Православная проза как миссия

Подвизайтесь войти сквозь тесные врата...

Лк.13, 24

Поразила нравственная санкционированность греха или, если сказать мягче, - санкционированность нецельности человеческой. Раньше, когда я слышал, что на Западе принято девушкам и молодым людям сожительствовать до брака, считал, что это делается помимо Церкви. Был поражен тем, что Лютеранская Церковь, оказывается, это допускает. Молодая жена пастора спокойно рассказывает, что до встречи с мужем жила с одним мужчиной. Потом встретила пастора, они пожили вместе несколько лет: «надо ж было проверить отношения», - и вышла за него замуж.

То есть жить вместе молодым людям вне брака - принятая и благословленная Лютеранской Церковью практика. Для них, значит, это вовсе не грех. Но эта традиция приходит и к нам. В нашу, совсем другую религиозную и нравственную культуру...

Священник Константин Пархоменко. Жизнь, написанная от руки. Дневник петербургского священника.

«Я очень благодарна Вам, уважаемая Дарья!» - именно так хочется начать мне это письмо. Благодарна за Вашу статью-отклик. Она появилась на сайте издательства «Лепта» - и это еще более радостно: письмо нашло своего адресата! Ведь, на самом деле, большинство недоумений и несогласий, звучавших в моей рецензии, были адресованы не столько самой Летицкой , сколько тем, кто издал ее книгу. И даже не за то, что издали (книжка-то в целом хорошая!), а за то, КАК именно издали. Без вступительного или заключительного слова, в котором акценты в прочитанном были бы расставлены по-православному (в какой форме это сделать, чтобы не наскучить читателю проповедью - это другой вопрос, творческий и вполне решаемый).

Жаль, правда, что в своем ответе Вы сосредоточились лишь на одном выделенном в моей рецензии неправославном моменте книги - на любовной линии «Сказок...», хотя я говорила и о странной схожести некоторых мест книги с оккультными текстами и даже, помнится, пыталась показать на примере одного отрывка, что я имею в виду.

Но хорошо и то, что хотя бы один аспект моей рецензии вызвал Ваш, Дарья, развернутый отклик. «Хорошо» - потому что это является хорошим поводом, чтобы обсудить, какие качества необходимы на сегодняшний день для православной художественной прозы . Эта тема периодически всплывает в различных интервью с православными писателями (многие из этих текстов можно найти, например, на сайте «Православная книга»), но все-таки, как мне кажется, есть еще много проблем, которые нуждаются в обсуждении, и много людей (духовных лиц, религиозных и светских писателей и журналистов), чьи мнения пока не прозвучали.

Но есть большой риск потерять эту возможность конструктивного диалога: стоит перейти на личности, начать в столь популярном сегодня ироническом ключе поклевывать и покусывать оппонента, играть с его текстом, чтобы, пользуясь Вашим выражением, «вчитать» в него свой смысл, а потом этот новый смысл опровергнуть и тем самым как бы «победить» своего «соперника»... Мне хочется предложить Вам: давайте попробуем поговорить в другом ключе. Спокойно, обстоятельно, всерьез.

Чтобы не запутаться в главном и второстепенном, чтобы не потерять в ходе полемики какие-то из Ваших возражений, я постараюсь держаться Вашего текста, сопровождая его своими ответами и комментариями (хотя при таком способе неизбежно некоторые мысли будут, вероятно, звучать не один раз). Думаю, это поможет и тем читателям, кто не прочитал Вашу статью или прочел ее слишком бегло. 

Итак...

"В церковной жизни много неестественного благоговения перед пошлостью...":  Невесёлые заметки о псевдоправославной литературе.

Наверное, многие из нас хотя бы мимоходом замечали справедливость высказывания, вынесенного в заголовок этой статьи. Пожалуй, больше такого благоговения перед пошлостью и даже жажды этой пошлости можно найти только в одной сфере - в той, которая гордо именует себя "современной православной литературой".

Прервемся на секундочку. К сожалению, Дарья, я не знаю, кто автор введенной в заголовок цитаты?

И второй вопрос, о ней же. Если ее действительно сказал кто-то другой (простите за недоверие и, еще раз, за недостаток знаний), то, вероятно, говоря о «пошлости», перед которой благоговеют церковные люди, он имел в виду нечто конкретное? Более того, не просто имел в виду, но и - в других фразах - эти явления перечислил и охарактеризовал?

Дело в том, что, вырванный Вами из контекста, этот оборот «благоговение перед пошлостью», звучит очень хлестко, броско, очень удобен в качестве «ярлыка», призванного обличить и высмеять какое-то явление, но... если задуматься, непонятно, о чем конкретно идет речь? Конечно, я могу сесть и задуматься, что я считаю пошлым в церковной жизни? Но не факт, что наши с Вами мнения совпадут, ведь «пошлость» - не объективная, общепринятая характеристика предмета, а его субъективная оценка. Она зависит от системы ценностей того, кто оценивает: от его духовной позиции, от эстетических предпочтений и т.п.  

Споры о том, что это такое (православная литература - Е.Р.), идут довольно давно. Это вызвано, прежде всего, "тромбом советской власти" в артерии отечественной истории и культуры, из-за которого оказались утрачены многие представления и навыки, благодаря которой русская литература до 1917 года в целом могла считаться именно православной.

 Так что же такое православная литература? Сегодня мы даем это определение произведениям, которые создает православный верующий автор, переносящий в них свою веру и свои убеждения. Причем, если речь идет не о богословии и не о вероучительных книгах, а о художественной литературе - именно принадлежность автора к Православной Церкви, причем не просто принадлежность по крещению, но воцерковленность, т.е. сознательное участие в богослужении и Таинствах и глубокое знание православного вероучения. Именно это - а вовсе не частое упоминание на страницах слов "церковь" "православие", "Бог" и т.п. - отделяет православную книгу от "проповеди общечеловеческих ценностей". Поскольку само понятие этих "ценностей" зачастую размыто, и, как ни странно, люди разных конфессий определяют их по-разному.

Подписываюсь под каждым словом из последнего абзаца! Мне кажется, это абсолютно верное понимание, и в ходе нашей с Вами полемики мы еще не раз, я чувствую, к этому Вашему определению вернемся, чтобы сверить с ним то, что мы наблюдаем в книге Летицкой.

Православную литературу сегодня зачастую пытаются противопоставить постмодернистской и бульварной, популяризирующей порнографию, насилие и воинствующую пошлость, сводящую смысл жизни к потреблению. Сам по себе тот факт не может не радовать: действительно, что же ещё противопоставить агрессии массовой культуры, превращающей людей в духовный планктон? Однако так ли всё радужно?

Честно говоря, полемический смысл этого отрывка от меня ускользнул. Не совсем понятно, что значит «пытаются противопоставить» и чем это плохо. Если Вы имеете в виду, что их сравнивают и затем противопоставляют как литературные направления с противоположной аксиологией (системой ценностей), то, мне кажется, такое мнение в общем-то резонно, разве нет? Постмодернистская и бульварная литература, как правило, транслируют систему ценностей, с христианской практически не совпадающую, а православная литература, как Вы сами чуть раньше написали, должна основываться на православном видении мира... если, конечно, она действительно православная.

Кстати, есть отрадные примеры того, как православные авторы усваивают среди других достижений мировой литературы и художественные открытия постмодернизма, но используют их для утверждения христианских ценностей. Примером можно считать творчество свящ. Сергия Круглова.

На деле мы часто получаем под видом "православной литературы", отвечающей как будто всем требованиям нашего определения, продукт крайне странный. Главная характеристика таких книг (как и "бульварного чтива", с засильем которых они призваны "бороться") - именно пошлость. Впрочем, это, конечно, не агрессивная пошлость пресловутого общества потребления. Эта пошлость - весьма благочестивая, ханжески-елейная, до тошноты правильная и мягко, но твёрдо поучающая читателя и себя самоё, "как жить": как одеваться, как думать, как поступать "по-православному" и т.д. Сходство у двух видов пошлости, пожалуй, одно, главное: за обоими фасадами - кричаще-размалёванным и благоговейно-смиренным - скрывается отвратительная, тоскливая, бессмысленная пустота.

Ох... Тут немножко сложно. Вроде бы и появилось разъяснение пошлости в церковной жизни и православной литературе, но тут опять ускользает главное: критерий подлинности оценки конкретного литературного явления как пошлого. Кстати, обычно то, что Вы в этом абзаце называете «пошлостью», называют «православным лубком».

Недавно в одном из уважаемых интернет-СМИ промелькнула подробная, старательно и любовно выписанная рецензия на книгу Т. Летицкой "Сказки о скорой помощи, или 03". Но, читая ее, невозможно отделаться от ощущения, что автор проживает на какой-то другой планете - не на Земле - населенной только "правильно-православными" гражданами, думающими, чувствующими, действующими и заодно книги пишущими в точном соответствии с руководящими указаниями (прости, Господи!) Иисуса Христа...

Дарья, в своей рецензии я писала не обо всех писателях всех времен и народов, а только о книге Летицкой, выпущенной православным издательством «Лепта» и продающейся в православных магазинах. Мне кажется, два этих фактора (особенно первый) позволяют ожидать, что этот текст будет основываться на православной системе ценностей или, по крайней мере, не содержать ничего антиправославного.

А насчет существования авторов, которые пишут книги «в точном соответствии с руководящими указаниями Иисуса Христа»... «Руководящие указания», которые Господь дал всем христианам в Евангелии, это ведь заповеди, правда? У православных, впрочем, скорее, эти «руководящие указания» - вся полнота православного учения. И... ну да, то, что пишет православный автор, не должно расходиться с православным учением. Мне так кажется. Иначе какой он православный? Не об этом ли (только без всякого ёрничанья) Вы и сами говорили? Повторю: «Так что же такое православная литература? Сегодня мы даем это определение произведениям, которые создает православный верующий автор, переносящий в них свою веру и свои убеждения» и так далее (см. выше).

Е. Варакиной, автору рецензии, как будто невдомёк, что живая жизнь намного шире, ярче, многообразнее и человечнее постной псевдоправославной резервации, в которую, увы, столь часто загоняют себя церковные неофиты (а ещё чаще - неофитки).

Необходимо разобраться, что Вы понимаете под псевдоправославной резервацией, да еще и постной - не в широком и абстрактном смысле, а применительно к оценкам, прозвучавшим в моей рецензии. Впрочем, для того, чтобы понять это, необходимо дойти до того места в Вашей статье, где Вы прямо расставляете все акценты. Пока же запомним противопоставление, предложенное Вами в этом абзаце: есть «живая жизнь», яркая, широкая, многообразная, человечная... хочется еще добавить - настоящая! И есть та самая псевдоправославная резервация, в которую, по всей видимости, я пытаюсь загнать Летицкую и заодно всех читателей.

Недоумение вызывают её слова: "...Художественное произведение не только изображает действительность, но и оценивает ее. И в этом, пожалуй, главная проблема "Сказок..." - нецеломудренное поведение героини изображено в них без всякой негативной оценки (и даже наоборот, в некоторых местах интонация повествовательницы явно одобрительная)". Г-жа Варакина, судя по всему, путает жанры. Дело в том, что оценку, (а, точнее, осуждение), как правило, должны содержать в себе не литературные произведения, а критические статьи о них.

Позволю себе начать с цитаты: «Автор дает о себе знать прежде всего как носитель того или иного представления о бытии и его феноменах. Художественная идея (концепция автора), присутствующая в произведениях, включает в себя как направленную интерпретацию и оценку автором определенных жизненных явлений, так и воплощение философического взгляда на мир в целом» (В.Е. Хализев. Теория литературы. М.: «Высшая школа», 2002. С. 71-72). Такая оценка - неотъемлемое качество художественного произведения: его творит автор, который, как и любой человек, воспринимает мир в том числе и оценочно, и эти свои оценки он неизбежно переносит в художественный текст. Вы же и сами писали об этом: «...Сегодня мы даем это определение произведениям, которые создает православный верующий автор, переносящий в них свою веру и свои убеждения».

Может быть, Вас смутило само слово, Вам показалось, что оценка может быть только выраженной впрямую, в виде комментариев-ярлыков: этот негодяй, а этот праведник, тот поступил плохо, а этот хорошо, этому я сочувствую, а того осуждаю? Нет, под авторской оценкой, или авторской позицией, в литературоведении подразумевается не только и не столько это. Чаще всего авторская оценка выражается опосредованно: в композиции произведения, в системе персонажей, в выборе слов и художественных приемов, в ракурсе описания предмета или ситуации и т.п. Чтобы не ошибиться, для ее реконструкции лучше применять приемы литературоведческого анализа текста. Впрочем, интуитивно оценку чаще всего чувствуют все читатели (ведь не для литературоведов же пишется художественный текст!). Из Вашей фразы: «...оценку, (а, точнее, осуждение), как правило, должны содержать в себе не литературные произведения, а критические статьи о них», можно понять, что негативной оценки поведения героини Вы, как и я, в книге Летицкой тоже не почувствовали.

И, в отличие от автора "Сказок...", Е. Варакиной вполне удалось дать оценку тому, что она вычитала из текста (вернее, вчитала в него). "А вот заканчивается книга, к сожалению, тем, что к православию не имеет никакого отношения. И даже прошедшие годы (за которые, как говорится ранее в "Сказках...", героиня сознательно приняла таинство Крещения), по всей видимости, не внесли коррективы в оценку повествовательницей событий своей молодости: в финальной сцене не чувствуется неловкости от мысли о незашторенном окне и свидетелях их с Гошей интимной близости, не ощущается запоздалого сострадания к Витиной боли (ведь их с Таней влюбленность была взаимной, каково же теперь ему было смотреть, как ее обнимает другой мужчина) и, наконец, нет ни намека на осознание того, как оценивается секс с женихом в рамках православной традиции". Похоже, автор рецензии действительно путает жанры - а заодно и себя с автором книги.

Ваше утверждение о том, что я вчитала в финальный эпизод Летицкой смысл, которого в нем не было, истине не соответствует. Давайте проверим...

 «В финальной сцене не чувствуется неловкости от мысли о незашторенном окне и свидетелях их с Гошей интимной близости, не ощущается запоздалого сострадания к Витиной боли (ведь их с Таней влюбленность была взаимной, каково же теперь ему было смотреть, как ее обнимает другой мужчина)».

 - «Губы нашли меня, глаза превратились в стальные озера, он поднимает меня и несет в кровать.- Поспишь? - Потом, когда ты уйдешь на лекции.- Как же я по тебе соскучился! - И я, - выдохнула я. За окном, фыркнув, завелась машина. Знакомый голос, а я так и не научилась зашторивать окна, но все это уже совсем неважно. Как же я тебя люблю.- И я. - Вселенная начала свой безумный танец, вращаясь вокруг нас, унося ввысь. Жизнь стоит того, чтобы жить!».

Давайте реконструируем эту часть ситуации. Доктор Витя вместе с водителем Сашей завезли Таню домой. Машина осталась у дома, теперь Таня слышит, как она, фыркнув, завелась и вспоминает, что окно незашторено. Таким образом, Таня понимает, что Витя мог увидеть их с Гошей объятия (увидел ли на самом деле или нет, ни мы, ни она проверить не можем), и ей все равно...

Надо ли доказывать тезис о взаимной влюбленности? Об этом - практически все эпизоды из любовной линии «Таня-доктор Витя».

Что в момент финального эпизода Гоша не муж, а жених, следует из слов Тани, сказанных ею доктору Вите, о том, что она скоро выходит замуж

Что секс с женихом является блудом, думаю, церковному человеку очевидно.

Таким образом, как мне кажется, мой пересказ финального эпизода совпадает с текстом Летицкой своей фактической стороной и кардинально отличается оценкой этих фактов. В книге Летицкой он выступает в роли хэппи-энда. Мне же кажется, что в православной книге блуд хэппи-эндом и ступенькой к будущему семейному счастью быть не может. Вот, например, как оценивает интимную связь до свадьбы свт. Василий Великий: «Блуд - не брак, и даже не начало брака. Посему если возможно, чтоб вступившие в связь блудно, разлучались, то это всего лучше; если же они всемерно желают жить вместе, то пусть понесут наказание, но и получат дозволение, чтоб не было чего худшего».

Хочется заметить, что Вы, Дарья, почему-то опустили другую серию эпизодов, охарактеризованную мною как нецеломудренная. Это те сцены, когда доктор Витя, у которого есть жена Наталья и двое детей, целуется с фельдшером Таней и оба говорят о своем желании интимной близости (соответствующие цитаты из книги Летицкой приведены в моей рецензии).

Такого рода поведение Православная Церковь также оценивает как грех. Вспомним, например, слова свт. Иоанна Златоуста: «Распутство состоит не в совокуплении только с женщиной, но и в том, если мы смотрим бесстыдными глазами».

Ещё большее недоумение вызывают её высказывания о том, "...что фельдшер Таня просто унаследовала... черту своего поведения от героинь массовой литературы - уже в готовом виде, без необходимой для православного дискурса переоценки с позиций христианской нравственности. ... Однако в тех случаях, когда произведение массовой литературы транслирует читателю нехристианские идеи, говорить о духовной опасности такого текста необходимо. Очень жаль, что приходится это делать и в связи с такой в других отношениях светлой и православной по духу книгой, как "Сказки..." Т. Летицкой". Непреодолимое желание Е. Варакиной "спрямить" заметки Т. Летицкой (заметим в скобках, полностью автобиографичные и не содержащие ни капли "художественного" вымысла или "наследования" образов, не "вводящие" дополнительные сюжетные линии и персонажей, как полагает рецензент) вызывает в памяти гротеск свящ. Алексий Плужникова...

Прервемся. Вот здесь я первый раз понимаю причины Вашего, Дарья, недоумения: Вам показалось, что идея о влиянии на Летицкую массовой литературы появилась в моей рецензии немотивированно.

Когда я начала писать рецензию, передо мной встала проблема выбора, и выбора принципиального. Можно было отнестись к книге Татьяны Летицкой как к документальному повествованию: в пользу этого говорил сам жанр ЖЖ, да и автор, вроде бы, признается, что все здесь правда и все автобиографично. Вот и Вы теперь, Дарья, говорите то же самое. Но если бы я писала об этой книге как об автобиографичной, получилось бы, что я выношу оценку поступкам не книжных героев (что делали критики испокон веков!), а живых людей - на что я права не имею.

Поэтому я писала о «Сказках...» как о художественном тексте (отсюда и размышления о возможном влиянии на него других произведений со схожими чертами). Это была моя осознанная позиция: я не хотела переходить на личности и обвинять живых или уже усопших людей в греховных поступках, мне важно было указать на то, что показалось мне странным в самой «православной» книге.

Да и неверно все-таки считать, что если «все так и было», то, значит, у писателя не было выбора, как об этом написать. Был, и огромный - об этом свидетельствует вся мировая литература. Поэтому стиль, которым пишет Летицкая, детали, которые она выделяет в том или ином эпизоде, эмоции, которыми рассказ сопровождается - это ее авторский выбор, и он может становиться предметом критического рассмотрения (это я про влияние массовой литературы говорю, по-моему, весьма ощутимое, по крайней мере, в стиле).

Непреодолимое желание Е. Варакиной "спрямить" заметки Т. Летицкой (заметим в скобках, полностью автобиографичные и не содержащие ни капли "художественного" вымысла или "наследования" образов, не "вводящие" дополнительные сюжетные линии и персонажей, как полагает рецензент) вызывает в памяти гротеск свящ. Алексий Плужникова "Как стать знаменитым православным писателем (Пособие для начинающих)", не так давно вызвавший бурную дискуссию в православном рунете и, в частности, на форуме о. Андрея Кураева.

Позволим себе привести обширную цитату из едкого, но справедливого опуса о. Алексия. "Итак, мой юный друг (милая выпускница филфака, бывший инженер на пенсии, маститый протоиерей, монахиня-кандидат любых наук - нужное добавить), ты решил стать знаменитым! Точнее, знаменитым православным писателем, книги которого возжаждут напечатать самые лучшие церковные издательства. Похвальное стремление! ... Для начала запомни - у тебя есть главное: ты православный! Поэтому половина задачи выполнена. Писателем быть ты легко научишься, а чему научить читателя - ты уже знаешь... В некоем провинциальном городке (Москве, заброшенной деревне, около восстанавливаемого монастыря) жил да был парень (девушка, мужчина средних лет и такого же ума, старая дева-учительница музыки). Был наш главный герой (как должно оказаться по ходу действия - не такой уж главный в благодатном отношении) обычным человеком конца ХХ - начала ХХI века: не монстр, не киллер, не святой, а так себе, с грешками, "как у всех": ну, пара разводов (жена довела, муж был алкаш), в соседнем подъезде любовница (Верка, бывшая одноклассница, глупая, но стильная крашеная деваха), пытался зашибать деньгу (сделать карьеру в спорте, удачно выйти замуж), любил "оттянуться" (баловался водочкой, девочками, иногда травку пробовал), жил лишь ради себя, - ничего особенного, в общем. И тут (совершенно неожиданно, но непременно по Промыслу Божьему, прабабушкиным молитвам и нашим рекомендациям) с главным героем повествования случается НЕЧТО: он заболевает (этот поворот сюжета лучше всего действует на впечатлительных читателей). Желательные болезни - рак и туберкулёз. Они хороши внезапностью появления и долгим сроком последующего развития, что даёт повод и время к духовным размышлениям о своей горькой судьбинушке. Также можно героя лишить семьи, работы, посадить ненадолго в тюрьму по облыжному обвинению. Но, всё-таки, ракообразный туберкулёз у двадцатилетнего юноши, студента-спортсмена (девушки - успешной красивой журналистки модного глянцевого издания) - самый подходящий вариант. Держа в руках листок с диагнозом-приговором, твой персонаж обводит цветущий мир замутнённым взором, в котором отражается вся бренность земных суетных устремлений, и понимает: всё кончено... Смерть неминуема, он никому не нужен, ничего больше его не обрадует, остаётся одно: уйти с гордо поднятой головой и вернуть "билет в рай" судьбе. Но... Теперь, мой будущий знаменитый член будущего Союза православных писателей, когда ты накалил сюжетную линию до пика шекспировских трагедий, тут по нашему плану в судьбу героя врывается катарсисообразное состояние, совершается метанойя, нисходит одухотворение. На своём пути бедолага встречает "ангела-хранителя": батюшку, бегущего мимо скамейки, на которой в последний раз расположился раковый суицидник, и успевающего схватить руку с занесённым кинжалом (девушку Машу, с русыми косами и нотами знаменного распева под мышкой, подрабатывающую ночной нянечкой в больнице, а днём изучающую богословие и пение в православном университете имени Ивана Ильина (тут даётся сноска на полстраницы о роли этого философа в становлении современного православного мировоззрения)... Совершается ВСТРЕЧА. Погибающий грешник изумлённо видит перед собой начинающего праведника, впереди которого расстилается умиротворяющая любовь, а сзади подпирает благодать. Они начинают беседовать о смысле жизни, о спасении души, о грехах "юности твоея" ... Далее по сюжету, как ты уже догадался, мой сообразительный друг, должны последовать первый поход в храм, первая сознательная исповедь, благословение на женитьбу на той самой Маше (замужество за тем самым Димой), полученное в лице новообретённого духовного руководителя, 26-летнего иеромонаха Дорофея, пятого на многоштатном приходе, но первого по тайным подвигам, бывшего наркомана, а ныне начинающего старца, ещё неприметного для настоятеля и собратьев, но уже согревающего своих чад лучами благодатного окормления. (Не забудь походя пояснить суть терминов "окормление" и "старчество" в одной из бесед начинающего христианина и опытного пономаря Петра Петровича, прошедшего ГУЛАГ и видавшего многих старцев. Обязательно дай ему нежными руками Маши почитать "Отца Арсения" - пусть будет "потрясён")".

Среди многочисленных отзывов, поступивших на статью о. Алексия, особенно часто попадались приблизительно такие: "Получила большое наслаждение... и "сатисфакцию". Душа болит от этой псевдоправославной графоманщины, от "духовности" с придыханием. Хлестко, точно". "Написано правильно. Но мне было не смешно, а очень грустно. Такой литературы у нас 5-10%, остальная вообще не выдерживает никакой критики". "Как тут не пытается православная публика излить всю горечь своего негодования, но нужно все же признать нелицеприятный факт - написана статья, исходя из многолетних наблюдений на литературном фронте современной церковности".

Более всего хочется согласиться с заявлением одного из читателей о том, что "наши попы норовят их всунуть богомольцам, а те и рады: "прочитал и забыл". Нам всем должно быть стыдно, за подобные "бестселлеры", как печатные, так и аудио-видео. Люди от этого не просвещаются, а только тупеют, превращаются в "быдло"". Именно отупление, оглупление народа (в данном случае - народа Божьего!), подмена рассказа о православии, любви, Боге, добре квазиправославными, лощёными и совершенно бессмысленными в своей прилизанной пошлости "шедеврами" - одна из главных бед современной литературы.

От цитаты я тоже получила большое удовольствие, текст о. Алексия до этого я не читала. Только вот... Дарья, простите, но я и не пропагандировала массовое производство православных лубков! Повторюсь: Вас ввело в заблуждение неправильное понимание термина «оценка автора». Я не призываю писать «правильные» и манекенно-ходульные рассказы с прямым и скучным назиданием (кстати,: в самом начале Вашей статьи Вы говорили о том, что теперь «утрачены многие представления и навыки, благодаря которой русская литература до 1917 года в целом могла считаться именно православной». Заметьте, что как раз до 1917 года нравоучительные рассказы имели среди православных очень большую популярность, в частности, такие рассказы для детей и юношества публиковал в своем журнале праведный Иоанн Кронштадтский... но это так, к слову). Вероятно, Вы так поняли идею моей статьи потому, что не учли разницу между идеей автора и художественной формой ее воплощения. Я говорила прежде всего о том, что идеи и оценки православной прозы должны быть православными, т.е. не противоречить тому, чему учит Православная Церковь. Но православная система ценностей не ограничивает выбор сюжетов, жизненных ситуаций! Пишите о чем хотите - но как православные люди. То же самое касается и художественных средств - мировая литература накопила их огромное множество, и православный писатель может (и даже должен!) пользоваться этим богатством. Есть в нашей современной православной литературе и другие авторы, которые пишут в полном соответствии с православной системой ценностей, но не лубочно, а ярко, глубоко, искренне и, повторюсь, очень талантливо с художественной точки зрения. Можно вспомнить Н. Сухинину, С. Рыбакову, Олесю Николаеву , Т. Шипошину и других. Кстати сказать, любовная линия «Сказок...», напротив, написана - с художественной точки зрения - довольно слабо. Невысокого качества и диалоги - я об этом уже говорила. И то, что они подлинные (на чем так настаивают защитники Летицкой из ЖЖ), не меняет сути: их в книге СЛИШКОМ много, они сплошь состоят из речевых штампов и избитых шуток и составляют как раз квинтессенцию «пошлости» не в Вашем, а в традиционном понимании этого слова. Может быть, их ценность как биографического свидетельства и велика, но в качестве чуть ли не доминирующего художественного приема они оказывают книге Летицкой плохую услугу.

Сегодняшнему читателю не хватает не столько лощеных историй по рецепту о. Алексия Плужникова, сколько реальных историй пути живого человека к Богу и реальных же примеров исправления всей своей жизнью однажды совершенной ошибки.

Полностью согласна. Однако о том, как героиня Таня пришла к Богу, в книге говорится вскользь и без единой подробности, о том, стала ли она церковным человеком, не говорится вообще, не видно в тексте и того, чтобы поцелуи с женатым доктором Витей или интимная близость с женихом были оценены героиней как ошибка молодости.

Упрекая Настеньку, героиню рассказа "Аборт", в попытке убить нерожденное дитя и глубокомысленно рассуждая, что "финальный образ двух держащихся за руки людей (изо дня в день проходящих по двору в свою пустую квартиру), вызывает не столько умиление, сколько боль за них, становясь своего рода символом пусть и крепкого, но неприкаянно-бесцельного, бесплодного чувства", Е. Варакина не замечает самого главного в судьбе молодой женщины. Не замечает, хотя прямо цитирует этот эпизод: "Настенька осталась жива, благополучно окончила школу и поступила в институт, только не в тот, в который собиралась, а в медакадемию. Она стала очень хорошим гинекологом" - то есть, не имея возможности стать матерью, помогла появиться на свет, может быть, не одной сотне малышей, спасла немало жизней молодых женщин, дала возможность кому-то из них сохранить беременность в сложной ситуации и т.д. Таким образом, называть бесплодными события и чувства Настеньки после ее юношеского греха - как минимум, не понимать человеческой психологии и не замечать очевидного.

Теперь Вы, Дарья, «вчитали» в мое размышление смысл, который я в него не вкладывала. Кроме того, по-моему, вы немного «спрямили» рассказ Летицкой, попытавшись перетолковать его в духе того самого православного лубка. Я-то, напротив, привела его как пример хорошей прозы, где писательнице, на мой взгляд, удается избежать прямого нравоучения, и происходит это, по-моему, за счет финального символа. То, что Настенька стала гинекологом, конечно, говорит о том, что она сделала выводы из своего поступка. И Ваша картинка множества появившихся на свет Божий малышей действительно очень умилительна, вот только... нет у Летицкой этого хэппи энда. В финальном эпизоде пульсирует боль за этих людей. Чужое материнство, которому, возможно, помогла Настенька как гинеколог, только сильнее подчеркивает, что ее-то собственная квартира пустая, изо дня в день пустая, она обречена на эту пульсирующую пустоту той детской ошибкой, и их с мужем любовь, действительно трогательная, так точно переданная одним штрихом (они всегда держатся за руки), все-таки бесплодна, в самом прямом смысле, потому что она не в силах наполнить пустоту квартиры детским смехом и запахом глаженых пеленок... Я об этом писала, Дарья - и еще о том, насколько талантливо это выразила сама писательница. А о бесплодности ВСЕХ Настиных МЫСЛЕЙ И ЧУВСТВ в моей рецензии и речи не было.

Думала ли Настенька при этом о Боге? Из книги Т. Летицкой это неясно, но можно однозначно заявить, что "плод достойный покаяния" молодая женщина принесла всей своей жизнью.

Да, конечно. Но, повторюсь, финальный образ в этом рассказе не радостный, а пронзительно-грустный. И это углубляет смысл рассказа: он показывает, что есть грехи, которые, даже осознанные и раскаянные, все равно непоправимо изменяют жизнь человека, и аборт из их числа.

По сути дела, всё, сказанное выше, касается и самой Татьяны Летицкой. Её воспоминания "Сказки о скорой помощи" - жизненный путь советского, насильственно обезбоженного человека к Господу через ошибки, падения и восстания. Эти ошибки не укладываются в представления Е. Варакиной о том, что может быть предложено благосклонному вниманию православного читателя... как и не укладывается в эти рамки ни одна человеческая жизнь. Строго говоря, по логике рецензии на "Сказки...", самая неполезная книга для православных - это Святое Евангелие, в котором Господь наш Иисус Христос принимает и прощает не просто девушек, "позволивших себе секс с женихом", а, выражаясь современными терминами, проституток, проворовавшихся чинов налоговой полиции и даже (о, ужас!) матёрого уголовника, справедливо подвергнутого мучительной и позорной казни. А также блудного сына, ведшего до своего обращения и раскаяния развратную жизнь "на стране далече".

Дарья, есть разница. У всех перечисленных Вами евангельских персонажей было раскаяние, и Господь, как вы сказали, их прощал. В книге Летицкой вопрос о блуде как о грехе не стоит, наоборот, по художественной логике книги он выступает как норма жизни, ни о каком покаянии речи нет. И в этом, именно в этом, в отсутствии НЕГАТИВНОЙ ОЦЕНКИ любовных сцен книги - причина того, что я считаю эти эпизоды неправославными, поскольку грех блуда, распутства, нецеломудрия душевного и телесного в рамках православной системы ценностей действительно воспринимается как очень страшный. Позволю себе процитировать свт. Игнатия Брянчанинова: «Услаждение блудными помыслами и ощущениями есть блуд сердца и осквернение человека, соделывающие его неспособным к общению с Богом, а блуд тела есть изменение всего человеческого существа от смешения с другим телом, есть совершенное отчуждение от Бога, есть смерть, есть погибель. Чтобы выйти из первого состояния, должно истрезвиться, чтоб выйти из второго, должно воскреснуть покаянием».

В такой ситуации творцы "литературы по рецепту свящ. А. Плужникова" выступают, в лучшем случае, в роли старших братьев из той же притчи о блудном сыне, если не в роли книжников и фарисеев. Возможно, они забыли простую заповедь: "Люби Бога и делай, что хочешь". Ведь доставить огорчение или причинить зло кому-то, любя его, невозможно. Понятие добра у православного христианина конкретно, потому что раскрыто в Евангелии. Человек, для которого евангельское (что отнюдь не значит - выхолощенное) понятие добра является мерилом мыслей и поступков, сможет рассказать о Боге и смысле человеческого существования правильно, и его книга откроет читателю многие истины, а может быть, и перевернет его жизнь. И для этого не нужны ни нравоучения, ни "идеально-православная правильность" поступков и описаний. Нужно лишь стараться соблюдать евангельские заповеди о любви к Богу и ближнему.

В последнем абзаце Вы сказали несколько замечательных фраз, с которыми я полностью согласна: Понятие добра у православного христианина конкретно, потому что раскрыто в Евангелии - и далее до конца текста.

Действительно, в Евангелии много сказано о добре и о том, что добру противоположно - о грехе как выборе в пользу зла. Например, Нагорная проповедь Христа - это конкретные указания на то, как следует поступать и каких поступков следует избегать. В этом отрывке содержатся и слова, которые, как мне кажется, расставляют все нужные акценты в нашем с Вами диспуте.

«Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное... Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй (Исх. 20, 14). А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» (Мф. 5, 19-20, 27-28). Здесь сказано и о том, как важно научить людей соблюдать то, что заповедал Христос, и о том, как строго он относился к греху блуда, приравнивая к нему не только не освященную браком физическую близость, но даже ее желание.

«Лепта» - это одно из немногих православных издательств, книги которого лежат в светских книжных магазинах. Это огромная радость: какое поле для миссии открывается! И, одновременно, большая ответственность: возможно, именно по Вашим книгам нецерковные люди будут судить о православии. И если тот текст, который Вы решили издать, в каких-то своих эпизодах расходится с православной системой ценностей, то, может быть, (повторюсь) стоит позвать какого-нибудь талантливого отца Алексия, чтобы тот написал, например, послесловие, где в выбранной Вами и им стилистической манере расставил бы акценты в соответствии с церковным учением.

Мы все знаем, что в светском мире сексуальные связи вне брака сейчас воспринимаются как совершенно нормальное явление, приобретшее массовый характер. Множество книг и фильмов романтизируют такие связи, представляя их как необходимую ступеньку на пути к семейному счастью - а иногда и как само счастье.

Выходя на проповедь в мир, мы, православные, должны пытаться говорить с ним на том языке, который он услышит и поймет. В том числе это и язык художественной литературы - обязательно талантливо написанной, интересной для светского читателя. Наверно, лучше, чтобы в таких миссионерских книгах не было изобилия православных элементов, чтобы не оттолкнуть прежде времени человека, для которого Православие еще может ассоциироваться с той самой постной резервацией, где почти все, что он любит, наверняка «нельзя».

Но по системе ценностей эти книги (основной ли художественный текст или дополняющее его послесловие) должны быть сугубо православными, еще более православными, чем те, которые попадают в руки воцерковленных читателей, уже умеющих отличать зерна от плевел. Они не должны говорить «да» тому, чему Церковь говорит «нет», потому что тогда они просто перестают служить делу православной миссии, они перестают свидетельствовать о чистоте, строгости и красоте Православия. Строгость в вопросах целомудрия - это не псевдоправославная постная резервация. Это то, чему учит Евангелие, чему учили святые отцы, чему учат сегодняшние священники. Не нужно искать красоту, широту и глубину «живой жизни» в том, что Церковь назвала смертным грехом . Нужно, наоборот, художественно убедительно (не лубочно - ибо лубок как раз не убеждает, а раздражает) показать, как он страшен для души и тела человека - настолько, видимо, страшен, что не только, как говорит апостол Павел, блудники Царства Небесного не наследуют, но и в этой, земной жизни Церковь не позволяет им соединиться со Христом в Таинстве Причастия. Не сказать этого языческому миру, более того, воспроизвести стереотип позитивного восприятия такого рода поступков - не значит ли это «научить малых сих» нарушать заповеди Христа, не значит ли это в каком-то смысле поставить под сомнение верность церковной оценки? Не значит ли это пытаться «размывать» Православие?

...Некоторые протестантские деноминации уже разучились слышать не только любящий, но и требовательно-строгий голос Христа, звучащий со страниц Евангелия (см. эпиграф). Зная это, давайте научимся ценить то сокровище подлинной веры, которое бережно хранит от духа века сего наша Православная Церковь.