• Текст: Константин Сутягин
- Часть I. Сальвадор Дали. Взгляд с близкого расстояния.
- Часть II. Неудобная жизнь в Париже.
- Часть III. В саду Тюильри.
- Часть IV. Ван Гог. Японские отражения.
- Часть V. Жорж Руо в храме Сен-Севран.
- Часть VI. Всюду жизнь.
- Часть VII. Женщины в Париже.
- Часть VIII. Самая читающая страна в мире.
***
В музее Д'Орсе идет выставка под названием «Чёрный романтизм»: начиная с XVIII в. — ужасы Гойи, немцы, рисунки Гюго, Гюстав Моро, фильмы 20-х годов про Франкенштейна и вампиров, О. Редон, англичане и т.п., до Макса Эрнста, очень интересно. Особенно в той части, где художники с плохим вкусом — вроде академика Бугро с его персонажем, вцепившимся зубами в горло своего визави. Когда они все собраны в одном месте, то можно уже поразмыслить о тенденции: отчего вдруг одновременно расцвели все эти цветы зла? И, главное, кто-то же покупал это (пытаюсь представить себе покупателя на картину Гойи с каннибалами, размахивающими оторванной от трупа рукой).
Было какое-то загадочное умонастроение в обществе, сформировавшее социальный запрос (см. выставку), — называется оно «романтизм».
...
Кстати, вопрос: а бывает романтизм белым? Или он всегда нуар? Если вспомнить ближайший романтический период — советское искусство хрущевской оттепели — то там вроде романтика была вполне радостной: далёкие стройки, геологи, полярники, песни у костра, «а я еду за туманом»... Природа романтизма — это «хочу начать новую жизнь»; поэтому в юности он даже симпатичен.
Советский романтизм был романтизмом чистого листа. Пастернак вспоминал, как читал на собрании молодых писателей свое стихотворение «Всю ночь читал я Твой Завет...», — а слушатели бешено аплодировали, т.к. были уверены, что Борис Леонидович всю ночь читал завет В. И. Ленина: типа, а какие еще бывают заветы? 
Европейский романтизм вырос не на пустой почве — в XVIII веке Ветхий и Новый заветы все знали прекрасно. Поэтому романтизм — энергия бунта с привычным «с понедельника начну новую жизнь» — быстро принял там форму извращений, оригинальности и длинных передних зубов (будь то социальная сфера, семейная или религиозная). Если в советском/юношеском романтизме бегство от привычного имело скорее территориальный характер («за туманом»), то европейский романтизм всегда был бегством духовным.
…
Читал про Михаила Врубеля, как он нарисовал гениальный — по словам записавшего этот эпизод — рисунок головы Христа, а на следующий день уничтожил его в ярости. Возможно, это показалось ему слишком красивеньким, «обыкновенным», а хотелось оригинального. Были воспоминания, как он вскакивал во время представления оперы Рубинштейна «Демон» и пытался подпевать его партию. А закончил жизнь, рисуя порнографические рисунки в сумасшедшем доме. Врубель вполне мог бы украсить выставку в Д'Орсе. Его «Демон» или «Принцесса-греза» сильно бы подняли уровень экспозиции — только, к сожалению, нас давно выдавливают с территории больших художественных стран, и это очень заметно.
Мог там быть и Николай Ге с его загадочными странниками, с его «Голгофой», хранящейся как раз в Д'Орсе (сын художника передал её во Францию, после того, как в России от неё все отказались).
И Васнецов — его сказки, «алёнушки», хорошо рифмуются с фантастической живописью Гюстава Моро и Бёклина... Даже М. Нестеров — его «Пустынник», тёмная религиозность, — на выставке в д'Орсе много представлено такого болезненного, принимающего форму утончённой духовности. Наши художники не хуже европейских чувствовали свое время, куда оно идёт, в какую сторону двигаются вкусы. И в литературе и в живописи — на романтический нуар был очень большой спрос в России, закончилось всё революцией.
…
Началось всё в конце XVIII века: что-то произошло, и живопись перестала довольствоваться тем, что она просто живопись, что художественное изображение ценно само по себе. И стала натягивать на себя вещи, находящиеся вне природы изображения. Романтизм, психологизм, морализм, натурализм, социология, этнография, политика — то, чем занимается сегодня актуальное искусство. (Кстати, не авангард, не Малевич с «Черным квадратом», как любят они про себя говорить, а романтизм и «Три богатыря» Васнецова — вот где корни актуального искусства, чуть глубже).
Живопись романтизма попыталась стать массовым искусством, и поэтому, опережая время, она стала соперничать уже даже не с фотографией, а сразу к кинематографом. Понятно почему на выставке в д'Орсе так много крутят фильмов начала XX века, и почему они там намного интереснее, чем живопись (обычно бывает наоборот).
...
Романтизм: поиск не формы, а загадочного, необычного, когда весь мир — тайна, как в юности (и нет пока понимания, какой путь куда ведёт).
Гениальный-бесформенный фильм Хуциева «Застава Ильича»: мне 20 лет — и есть право на любые ошибки. Его же «Июльский дождь» — ерунда: герои повзрослели, и то, что простительно в двадцать лет (бегом, туда, сюда, разговоры, пьянки, свобода), в тридцать уже кажется пустотой. Если по-прежнему ждёшь, что «вот-вот, и начнётся» — значит, ничего не начнётся. Может, поэтому многие гении оттепели, съёжились, не стали по-настоящему гениями: взрослых ценностей не придумали, а уйти в нуар не позволяла советская идеология. Романтизм взрослого человека в безвредной форме получился только у Олега Янковского: «С понедельника начну новую жизнь — но ясно, что никогда не начну», — «Полеты во сне и на яву» Балаяна.
...
Перед европейскими художниками не было запретов, и поэтому «за энергией» они прыгают конкретно в другую сторону — в «ту» уже не интересно. Хочется острого, необычного, энергия новизны.
Если нет различий между «плюсом» и «минусом», то «минус 10» всегда сильнее, чем «плюс 1», «минус 10» вызывает гораздо большее потрясение. Сила искусства — вполне себе физическая величина.
В. Бугро. Данте и Вергилий в аду.
Другое дело, что «плюс 1» зрителю что-то дает (кусочек радости или счастья), а «минус 10» конкретно забирает, и бегаешь после с выпученными глазами, учащённым сердцебиением, но «не равнодушный». Болезнь не оставляет равнодушным никого. Её можно окружить глубиной, «серьёзностью» — но главное, она бьёт, стреляет и всегда попадает.
«Минус-искусство», нуар, чернуха — при этом тоже идет электрический ток, выставка в д'Орсе оказывает очень мощное воздействие — но совершенно отчётливо забирает у тебя что-то (физика), и жить хочется уже не так сильно.
...
В мартовском номере журнала «Боз-Ар», посвященного современной живописи, говорится, что поиск красоты больше не является темой для искусства — современные французские художники этим больше не озабочены.
Читал и чувствовал себя просто каким-то дикарём, который по необразованности ищет красоты и счастья.
…
Интересно, а вообще, что такое красота, как её пощупать? Очень, например, интересны (красивы?) примитивы Африки и Океании. Или искусство Востока, орнаменты, посуда, статуэтки, выставленные сегодня во многих парижских галереях. Отлично работают.
...
Художнику нужно где-то брать энергию, сегодня это очень чувствуется — битва за энергетические ресурсы. Тут уже не до чистоплюйства: без энергии не то что машина — картина не заработает. И где её брать?
Искусство народов Африки и Океании — деревянные фигурки божков, искусство ислама, буддизма, искусство латиноамериканских католиков-индейцев... И совершенно скучны современные европейские «поиски». Ну, ищут, ну да... и что?
Думаю, что под красотой мы понимаем конкретно то, чему служим, чем восхищаемся — то, что наделяем почему-то очень большой ценностью.
Самой большой. До обожания. До обожествления.
Красота требует жертв — тогда это красота. Кстати, во французском варианте поговорки эта жертва звучит еще более определенно: «сакрифис». То есть красота требует не просто жертвы (потратил время, деньги и здоровье), а — по французской поговорке — требует конкретно сакрального.
…
Первобытная религиозность африканцев, ислам, индуизм, буддизм — разумеется, французские галеристы, выставляя это искусство, делают акцент на «чистой форме», а не на сакральном. Но только вопрос: почему такой же чистой-выразительной формы не могут достичь европейские художники?
...
Каким должно быть произведение искусства, если мы вычли из него слово «красота»? Ну, чтобы интересно... Что-то необычное, чего не было... Чтобы круто, «вау!»... Что-то умное... Знаменитый Кристиан Болтански: в Пале де Токио ему отведены три зала (мы сначала думали, что это гардероб, куда сдают вещи, чтобы не таскаться с ними по музею — комната со стеллажами, битком набитыми старыми вещами, гениально). Вторая комната вся завешана ч/б фотографиями детей (тут я даже шутить не решаюсь). А третья — заставлена стеллажами с какими-то одинаковыми книжками (если бы она была первой, то мы решили бы, что это музейная библиотека).
У входа сидит чёрная тётенька — мы ей по привычке «бонжур», так принято. Через минуту выходим из зала и тоже ей по привычке: мерси.
Она не удержалась и пошутила:
— Па де куа (не за что)!
...
В этом смысле нуар романтик — вполне себе содержание, болезнь не оставляет равнодушным.
...
Интересно, что эстеты, представленные в экспозиции «Черного романтизма» (Жерико, Делакруа, Вюйар, Боннар) — тоже вроде бы флёр де маль, но от чего-то у них цветы зла не такие противные. Если волнует форма, вполне себе пластические поиски, то возникают находки, неизбежно корректирующие содержание. Эстетов волнуют именно «цветы», а у прочих — акцент конкретно на втором слове: «цветы ЗЛА».
Но если живопись оказывается вспомогательным инструментом, а главное — «что хотел сказать художник», то мы имеем дело не совсем с художником. Тогда перед нами «гражданин», или «мастер эпатажа», «бизнесмен», «умник» или «моралист», «человек, ищущий острых ощущений», «оригинал», «либерал», «патриот» и т.д. — тогда перед нами человек.
И получается, что слушали мы с большим интересом не «что хотел сказать художник», а «что хотел сказать человек». А всяк человек ложь.
Вставить в блог
Поддержите нас!
