Перебежчик

Евгений Глобенко попробовал пройти маршрутом смельчаков — от Речного вокзала до парка «Северное Тушино» на Химкинском водохранилище.

Текст и фото: Евгений Глобенко.

***

— Слышь, не балуй! — оборачиваюсь и вижу, как ко мне быстрым шагом направляется женщина с собакой. Я стою на краю причала и смотрю, как вдаль, через реку, спортивным шагом уходит человек.

— Я не балую, просто наблюдаю, — перекидываю ногу через низенький заборчик, утонувший в снегу.

— Хотели перейти? — улыбается, словно это была игра в догонялки.

— Нет, просто фотографирую.

— А то мне уже по рации сообщили, что вас двое, перебежчиков-то, — мешковатый костюм охранника ей явно не идет.

— Нет, мы не вместе. — Жму на кнопку. Собака сидит смирно, видно понимает: ответственный момент — фотография. А может, просто устала?

— В прошлом году тут один прыгнул, сломал себе ногу. Ушибы тоже были. А мы что? Запретить не можем.

— Штрафуете?

— Нет, не наше это дело, этим милиция пусть занимается.

— У вас тут камеры вдоль периметра...

— А как же! Как видим — лезут, так сразу идем. Наше дело предупредить.

— Спасибо за предупреждение.

— А ты, слышь, только это... Не балуй.

— Не буду.

...Перебежчик идет быстрым шагом, еле успеваю его догнать.

— Вы перебежчик?

— Я тут живу уже больше тридцати лет. Я все знаю... Я тут вырос, — рядом со мной идет лет тридцати пяти, в лыжном костюме, паренек. Шапка надвинута на глаза, говорит быстро, словно эту речь заучил.

— Это же глупо: лед — метр толщиной, да и ехать в объезд, целый час терять, когда тут за пятнадцать минут можно дойти до «Сходненской», — подозрительно косится на меня. Фотоаппарат на моем плече, кажется его успокивает, и он продолжает свой рассказ.

— Раньше работал тут, продавал пирожки, теперь свой бизнес. Хорошее место было: паром ходил через речку, жаль, что теперь уже не ходит.

— Ага…

— Ну ладно, мне пора, — перешагивает через ограду и прыгает вниз, на лед.

— Все теплоходы уходят отсюда. А теперь что? Стыдобища. Детская площадка. Парк. — На лавочке с созерцательным видом сидит Валентин Всеволодович в песцовой шапке. Он еще с 60-х годов ходил пешком через речку.

— Люди жалуются?

— На кухне, у телевизора — вот такие жалобы у нас. Зачем отгораживать еще одной решеткой причал — не понятно. Что это за парк? Сейчас Ленинградка видна, а раньше деревья были большими.

Сочувственно молчу.

— А все же хорошо, что теперь такие детские площадки есть.

Большая картонная коробка, бельевая веревка-гардероб. Чуть в стороне от широкой аллеи, прямо у нулевого причала. Неужели обитаемое место? Подхожу. Человек лежит. Вроде женщина.

— Живая, не замерзла?

Она приподнимает голову и через секунду снова погружается под лед сна. Жизнь у реки в ожидании весны...

Охранник у будки. В руке сигарета, смотрит куда-то вдаль, словно бы начальник всего речного судоходства: мое место.

— Давно тут работаете?

— Около двух недель будет.

— Народ ходит через реку?

— Бывает, — многозначительно выпускает струю дыма.

— Есть потайная тропа?

— На моем участке нет. Вон там, дальше, говорят, за нулевым причалом, есть, — отработанным движением пальцев отправляет бычок в сугроб, разворачивается и бредет в будку.

Я перебежчик. Иду из точки А — от станции метро «Сходненская» — к точке Б, к «Речному вокзалу». У реки деревянный забор. Знак «Переход по льду запрещен». За забором два мужика в ушанках гуляют размеренным шагом:

— В этом году жена на даче снова сажать огурцы будет. Банок накрутит на всю зиму. Родственникам часть отдадим — выше крыши.

— Хорошо, закуска.

— Ага. Весь балкон заставлен, под кроватью — тоже.

Не дослушав, чем там дело закончилось с огурцами, направляюсь к спуску. Где начинается река не ясно: лед прикрыт снегом, ноги утопают в нем почти до колена. Оглядываюсь по сторонам. Охраны нет, да и не интересен я тем двум, у них свои заботы.

Вмерзшая в лед, стоит на вечном приколе у пирса старая подводная лодка. Музейный экспонат: экскурсии, фотографии. Черная гора металла.

На меня с дикой скорости несется на сноуборде человек. В кобальтовом проблеске неба над ним радужно изогнулся купол парашюта.

— Фуф... — Падает ровно в метре от меня. — Это у тебя что, ФЭД, что ли?

— Вроде того: «Лейка».

— А, профессионал, значит.

— Часто тут катаетесь?

— Да, бывает... Тут обычно по выходным много людей на кайте... Меня, кстати, Владимиром зовут. А ты на чем катаешься: сноуборд или лыжи? — улыбается.

— На лыжах, горных.

— Ну, тогда сможешь тоже, — в этот момент порыв ветра поднимает лежащий на льду парашют, а вместе с ним и Владимира.

— Красиво.

— Я раньше, было, как они, приду с утра и сижу до самого вечера с удочкой, — показывает на одинокую фигурку рыбака вдалеке.

— Для себя ловите? — останавливаюсь где-то посередине реки, чтобы заговорить с коренастого типа мужиком: в одной руке громадного размера штопор, на боку, на ремне поблескивает поклажа с уловом. В другой руке — четки.

— И себе, и кошке. Раньше, бывало, поймаю, принесу, а она не ест, морду воротит. Сейчас реку почистили — кушает с удовольствием.

— Что ловится?

— Тут окунь, дальше мелочь разная. Килограмм пять в день выйдет.

— Лед толстый?

— Вот такой, — ставит на лед бур, показывая рукой отметку.

— Когда заканчивается сезон?

— А это каждый раз по-разному. При такой погоде до конца марта ловить буду, а там лед начнет крошиться.

— Ну, удачи вам!

Лунный пейзаж. Ледовая соната. Никого тут нет. Только фигура рыбака запятой пропечаталась в сероватой дымке. Солнце сквозь снежную тюль едва проклевывается, освещая уходящие через реку следы.