Мы опять (как это уже порой бывало с нами) разговариваем лозунгами-оценками, усердно стирая из своей памяти наследие великой русской литературы, которая очень мешает нам в полной мере перейти на шершавый язык плаката. У нас мысли стали цвета и содержания карикатур Бидструпа, а именно: черно-белые и обличающие.

От Железняка до Удальцова, от Лаховой до Романовой, от Милонова до Лимонова, от Лаврова до Х. Клинтон, от Государственной Думы до государственного ТВ мы штампуем наши лозунги-оценки, среди которых оценка «государственная дура» тождественна оценке «иностранный гражданин» потому что так же карикатурна. Для такого качества диалога совершенно не нужно быть ни Познером, с семью пядями во лбу и колоссальным опытом в журналистике, ни целой Государственной Думой.

Эту нашу очередную временную слабость довольно верно прочел Ж. Депардье — «Нет программы, нет ничего, есть очень умные люди как Каспаров, но это хорошо для шахмат и все», — где это «и все» и есть основной смысл лозунга, плаката, оценки, штампа. Это финальная черта, завершающая мысль, и не предполагающая не то что возражения или вопроса, но и продолжения самой себя. Последнее, кстати, чаще бывает благом.

Одинаково хлесткие названия-лозунги типа «марш против подлецов» и «марш подлецов» рождают устойчивое желание оставаться на обочине этого конкурса плакатов, потому что в жизни так много настоящего, полного различных тонов, оттенков и интонаций, что гробить свое время на солидаризацию с теми, кто все время занят пропагандой (и уже не важно какой) — не хочется.

Еще совсем недавно можно было с удовольствием слушать, как представитель СК РФ Владимир Маркин рассказывает об уголовном деле, заведенном на Развозжаева, и про украденные «пятьсот шапок». При этом, произнося что «пятьсот», что «шапок», Маркин своеобразно выговаривал «п», усиливая в этом месте выдох.

И его, Маркина, непроницаемая серьезность, и это «п» с придыханием, и сами «меховые шапки», как живые стоящие перед глазами, и то, что Развозжаев их когда-то похитил, а теперь он еще один (вероятно) серьезный политик — рождали в душе тихий восторг этой короткой пьесой, посреди сплошь плакатов и лозунгов.

А уж новость про такси из Киева и пулю внутри тела Леонида, была чем-то вроде поэтического бонуса для самых преданных зрителей. Так же как и объяснение Удальцова об этом инциденте: кафе Ангарска, потасовка, шальная пуля. Основная мысль — с кем не бывает.

И как бы в подтверждение этой мысли в памяти всплывают Сергей Удальцов от 2003 года, худенький и бледный парень, еще без солнцезащитных очков и с волосами на голове, улыбчивый, в чем-то даже застенчивый, и без намека на стремление к мировому господству; и Леонид Развозжаев от 2007-го, что ли года, в безумной гавайской рубахе пишущий какую-то книжку, которая должна стать бестселлером, и о котором товарищи ласково отзываются — «наш неандерталец».

Невероятные преображения, как и плакаты с карикатурами — тоже приметная и неприятная характеристика времени. Иногда преображения происходят в сжатые сроки и так, что логическая канва событий внезапно прерывается, как, например, в случае с Собчак, сменившей практически все, что в ее жизни было на то, чего при ее жизни никогда не будет. Или как в случае с Навальным и его работой в совете директоров Аэрофлота, или как в случае ссоры Самуцевич со своими адвокатами, или как в случае, когда адвокат Волкова нападает на свою бывшую подзащитную, упрекая ее в предательстве.

То, что никогда не имело смысла, силясь перерасти самое себя, чтобы начать представлять хоть какой-то смысл, раздувается и принимает карикатурные очертания, разговаривая лозунгами и штампами, раскручивая доступными средствами те, или иные процессы, но однажды неизбежно сдувается, оставляя впечатлительного зрителя с одним единственным вопросом — «что это было?»

Убийство Алексеем Кабановым своей жены, в которое блогосфера сразу не смогла поверить, потому что в наше время принято считать, что человек, который занимался проектом О.Г.И. и придерживался либеральных взглядов, не может убить свою жену и расчленить ее тело — тоже из серии стремительных перемен нашего времени.

Самоубийство Александра Долматова в тюрьме Нидерландов, в которое блогосфера не верит, как и в его предсмертную записку, но видит в этом след российских спецслужб, вообще очень яркий и очень горький пример того, что с нами сегодня происходит. Не мог же Долматов в самом деле и без давления извне написать, что в России будет только лучше, так же как и Кабанов не мог расчленить жену будучи либералом. А почему нет? Почему нет?

Кем мы считаем себя и чем считаем то, что вокруг нас? Какие мы на самом деле, и что вокруг нас на самом деле? Чего мы действительно хотим, а чего боимся, и зачем мы день за днем делаем то, что делаем — зачем или ради чего, и действительно ли нам это нужно? Вот первые вопросы, которые мы сейчас как бы не замечаем, которых как бы нет, но где-то там, глубоко внутри каждого из нас они ждут, когда мы дадим на них ответ.

Дмитрий Свердлов

И вот апогеем этого нашего плакатного и площадного бреда борьбы всех против всех, стало запрещение в служении и вывод за штат священника Дмитрия Свердлова, о котором, наверное, все, включая и его самого, подозревали, что именно этим дело кончится.

Из всех спорных или небесспорных решений Русской Церкви за последний год, решение по Свердлову представляется и единственно верным, и единственно возможным. Апогеем же потому, что когда священник в публичном пространстве ведет себя как аутсайдер, рассуждающий о добре и зле исключительно в категории гражданских прав и свобод, будто именно они наш пропуск в Царство Небесное — его действительно нужно выводить за штат.

Во всех последних интервью, поясняя свою «отставку» Дмитрий Свердлов ни разу не произнес слово «Бог» — по всей видимости, и в отношении самого себя он также не допускает Божественного промысла, в силу чего суть и смысл этого понятия оставляет далеко вне происходящего с ним. Отсюда его фраза «моя карьера в РПЦ закончилась», именно отсюда его саботирование служб в соборе Домодедово, куда он был переведен в качестве взыскания, и именно отсюда его пояснение «если бы я вышел, я бы признал справедливость этого взыскания».

На фоне этого объяснения, больше имеющего отношению к забастовке трудящихся, нежели к поведению священника, конечно, все мысли о таинстве Евхаристии, Духе Святом, Божественной милости, церковной молитве и многом, многом другом, представляются лишенными всякого смысла просто потому, что смысла в них не видит сам Свердлов. С кем не бывает.

Не пошел молиться Богу, не пошел служить Утреню, не пошел совершать Евхаристию, не исповедовал, не причащал, не молился — потому что если бы пошел служить, молиться и совершать Таинства — согласился бы с определенным ему взысканием.В этой логике нет места Богу, и справедливо, что исключающие Бога из логики жизненных процессов, перестают быть священниками.

Как бы предвосхищая реакцию блогосферы, Дмитрий Свердлов подчеркнул, что Церковь должна проанализировать свое поведение, поскольку наверняка сейчас начнутся комментарии в духе «репрессированный священник», а это еще больше испортит и без того испорченный имидж Церкви.

И реакция, конечно же, не заставила себя ждать, и была именно той, какой должна быть в наше карикатурное время: либерал не мог написать, что в России жить хорошо, либерал не мог убить свою жену, либерал не мог похитить пятьсот шапок, либерал не мог быть плохим священником. А почему нет?

«Когда священники служат, — говорит Свердлов в одном из интервью, — они причащаются вместе и говорят друг другу «Христос посреди нас». Это значит, что мы все братья во Христе. Я не готов был сказать человеку, который написал на меня рапорт, в котором половина фактов довольно своеобразно интерпретирована, «Христос посреди нас». По факту, между нами нет Христа».

И так странно, что огромное количество людей, читая эти слова, совершенно не понимает, что Дмитрий Свердлов, в сущности, сказал простую и жуткую вещь: я не готов простить своего брата, я не могу простить своего брата, хотя именно это завещал мне Христос, и именно этому я должен следовать, но делать этого не буду.

«Во время Евхаристии происходит самое главное, самое важное — Христос оказывается между нами. "Там, где двое или трое собрались во имя Мое (и именно так собрались, как собираются христиане во время Евхаристии), там Я — посреди них". Там Христос посреди нас со всей силой Своей состраждущей любви, способной каждому из нас дать решительно все, что нам нужно и для того, чтобы семя слова Божия, которое попадает в нашу душу, когда мы слышим благовестие — евангельскую весть, — не пропадало даром, но могло возрасти в каждом сердце.

Среди господства стихий мира сего Таинство Евхаристии — Божественная Литургия — есть предвосхищение иной жизни, иного Царства — "идеже — свет лица Божия". Евхаристия есть звено, соединяющее настоящее с грядущим, состояние нынешнее со славой грядущего Преображения.
В Евхаристии время исчезает, время входит в вечность. И мы принадлежим вечности и в ней участвуем».

О. Всеволод Шпиллер. Из цикла бесед о Евхаристии