Искусство - это всегда любить и отдавать. Ч.3

«Мои дети - мой царский проект»

- Евгений, Вы воспитываете четверых детей...

- Пятерых, строго говоря. Старшая дочь уже взрослая... Я вам самого главного не рассказал. Моих маленьких детей зовут: Елизавета, Александра, Николай и Иван.

Имя «Елизавета» возникло, потому что, когда родилась дочка, не произошло еще официального церковного прославления царской семьи. По совету духовника я воздержался от того, чтобы называть ее Александрой. Сашей мы назвали вторую дочь.

Потом родился Николай. А вот с Иваном интересная история. Мои дети- это мой царский проект. Первый день монтажа фильма «Николай Второй. Сорванный триумф» пришелся на мой 43 день рожденья. А в последний день монтажа, в ночь на Рождество Иоанна Предтечи, появился на свет Ванечка. Сначала мы хотели назвать мальчика Алексеем в честь цесаревича-мученика. Мы помолились и решили, что знак с небес нельзя игнорировать, не стоит идти против Пророка, Предтечи, и Крестителя Господня... величайшего из «рожденных женами»...Царская семья меня бы поняла первая. По совету духовных наставников назвали сына Иваном.

- Как Вам, многодетному отцу, удается совмещать творчество и полноценное общение с семьей?

- Скажу, чтобы ни у кого не было иллюзий: многодетность не удается сочетать с творчеством. Первая задача, которую я должен решать в жизни - это накормить, воспитать детей, содержать семью. Эта задача с художественным творчеством не совместима или очень трудно совместима. В этом, может быть, моя драма и состоит. Моя личная драма как режиссера, как художника...  Я не принадлежу самому себе.

- Разве это не дает стимул?

Сложно сказать. Есть одна история, связанная с нашими известными советскими режиссерами. Может, какие-то детали не очень точно перескажу: однажды Тарковский встретил на Мосфильме режиссеров Элема Климова и Ларису Шепитько, мужа с женой, и спросил, есть ли у них дети, родился у них кто-нибудь или нет. Они сказали, что пока еще нет. И Тарковский тогда воскликнул: «Как же вы тогда можете фильмы снимать?!» Конечно, есть определенная рифма. Делать что-то настоящее в искусстве - это всегда отдавать, любить и отдавать. Если ты не умеешь любить, как же ты будешь об этом рассказывать кому-то другому?

- А хотите, чтобы кто-то из Ваших детей пошел по Вашим стопам?

Старшая дочка от первой жены, Наташа, уже пошла. Она работает режиссером, на телевидении. У дочери Саши очевидные актерские наклонности. Хотя о детях рано пока говорить, они еще маленькие. Есть святые профессии - учитель, врач. У нас же быть учителем, врачом - не престижно. А вообще, мне бы хотелось, чтобы они порядочными людьми стали, а уж кем они будут, да хоть уборщицами! Дворник и уборщица - это замечательные профессии. Знаете почему? Они делают мир вокруг себя чище. Слышали анекдот про людоедов и уборщицу? Устроились людоеды в фирму, заключило руководство с ними договор о том, что на стороне они где угодно питаются, а внутри фирмы никого не трогают.
Через две недели начальник приходит к ним и говорит: «Вы очень хорошо выполняете свою работу, и я вами очень доволен, но вчера пропала уборщица, и теперь весь офис грязный. Вы, случайно не знаете, что произошло?» Людоеды клянутся, что ничего об этом не знают. После того как директор ушел, самый главный из людоедов спрашивает других:
- Ну и кто ее съел?
- Ну, я, - признается один из них.
- Идиот!! Мы весь месяц ели маркетологов, рекламщиков, региональных менеджеров, бренд-менеджеров, и никто ничего не замечал!»

- Есть ли желание делать передачи, фильмы для детей?

- Да, есть желание. Вообще, в детях нужно воспитывать вкус. Вкус - воспитуемая категория. Если вы будете ребенку давать хорошую литературу, а не «а'ля», водить его в консерваторию, у вас вырастет человек со вкусом, а если наоборот, то будет человек, воспитанный на массовой культуре. Все очень просто. 

- Ну ведь можно, скажем, воспитывать ребенка в православной культуре, а в 13 лет он скажет, что я в церковь больше не ногой...

- Да, это очень большая проблема - тема для отдельного разговора. Вы знаете, это как «детская Библия». Я всегда протестовал против такого названия. Библия - она Библия и есть, а детская Библия - это уже некий «суррогат».

- Адаптированные рассказы для детей...

- Тогда не надо писать, что это Библия, пишете, что это адаптированный пересказ библейских историй, как-то назовите это по-другому. Вот есть же знаменитое высказывание, кажется, оно прозвучало на Первом съезде советский писателей, что для детей надо писать также, как для взрослых, только лучше. А что разве к детской литературе, к детскому кино не приложимы понятия «меры», «стиля», «соразмерности форм»? В некоторых современных передачах для детей на телевидении просто нет ощущения формы и стиля - крайне неудачные работы.

 Вообще я мечтаю написать сценарий рождественской сказки, но не знаю, когда это произойдет и произойдет ли вообще. Я только знаю, что с детьми надо разговаривать серьезно, быть с ними честными, лицемерить нельзя, не надо им навязывать какие-то готовые формулы, тем не менее, вкус надо прививать. Ведь вкус - это все-таки одна из граней мировоззрения, а мировоззрение  - это уже категория религиозная.

Об учителях и критиках

Вы по первой специальности не режиссер...

По послушанию, по воле отца пошел в технический вуз. Родитель приказал - и я не ослушался. Но у меня всегда были склонности к творческим занятиям, они просто проявились активно позже. Я люблю хорошее кино и с горечью смотрю, как его становится все меньше и меньше - такого кино, которое становится художественным открытием. Открытием для меня в 15 лет стал фильм «Андрей Рублев». Я, обыкновенный советский школьник, был просто вне себя, посмотрев его. А было все так. В школе, где я учился, проходил практику Лёня Шугом, студент филфака Саратовского Университета. Он, кроме интереснейших уроков, устраивал культпросвет мероприятия. Именно он и повел однажды весь класс на «Андрея Рублева». Понятно, что половина класса сразу ушла, другая -  проспала фильм. А я был просто оглушен, что-то вошло в жизнь такое, что трудно описать словами.

Я увидел, что кинематограф - это искусство, своеобразное искусство: сочетание движущихся картинок, философской глубины, необычного поведения людей, изображений, которые не похожи на бытовые. Причем это не живопись, это образы, которые существуют во времени. Это все производит очень сильное впечатление на человека. Я стал интересоваться кино как искусством. В советское время были киноклубы: люди собирались, смотрели хорошее кино, обсуждали. Я даже организовал собственный киноклуб в Саратове.

Когда я поступал на Высшие режиссерские курсы, знаменитый критик Андрей Плахов предложил сделать такое задание перед первым коллоквиумом - написать список из 10 фильмов. Чего у меня там только не было! И братья Тавиани, и Йос Стеллинг, и Золтан Хусарик. Другие абитуриенты  написали в основном про голливудское кино. Он смотрит на меня, и спрашивает: «А где вы все это видели?» - Вот так получилось, посмотрел. В этом был и некоторый снобизм, конечно. Но я тогда не понимал, что обрекаю себя на очень тяжелую судьбу. Сейчас я пытаюсь из этого артхаусного плена вырваться. Тогда не было такого слова «арт-хаус», его позже придумали. В первый раз я услышал его от Митты, он у нас преподавал режиссуру: Александр Наумович противопоставлял фестивальное арт-хаусное кино широкому кинотеатральному прокату. Это правильно. Все-таки надо думать, что кино - это немалые затраты, что есть инвестор, который эти затраты несет. Надо честно вернуть затраченное, хотя бы на ноль выйти. Взял кредит в банке - снял кино, запустил кино в прокат, вернул кредит с процентами, а дальше, если что соберешь, то все твое. У нас даже свое кассовое кино не могут прокатать и не могут собрать деньги. Что уж говорить про авторское?! Его надо прокатывать по-другому, другая система, скорее клубная, окупаются дольше авторские фильмы. Но Тарковский давным-давно свои фильмы окупил во много раз, иначе им бы не занимались на Западе.

Сейчас что-то такое происходит в авторском кино. Я недавно посмотрел картину «Многоточие». И это именно многоточие - название стоит содержания. Какая-то в наследие от авторского кино доставшаяся интонация, но при этом нет реального содержания. Тебя не бьет озноб соприкосновения с великим искусством. Ты видишь: некая многозначительность, необычные мизансцены, ракурсы, не похожее на бытовое поведение персонажей картины  - и все, за этим нет открытия, нет чуда. Это моя претензия к современному российскому кино. Не конкретно к «Многоточию», а вообще. С одной стороны, ни к чему не обязывающий фестивальный флер, а с другой стороны - блокбастеры «Турецкий Гамбит», «Адмирал» и подобные им. Мы в этих странных «ножницах» существуем.

- Когда вы делаете свои работы, кто для Вас главный критик, к чьему мнению Вы прислушиваетесь?

- Раньше был папа, когда был жив. Он всегда находил точные слова. Посмотрит, скажет: все хорошо, чистенько, но вот изюминки нет. И все во мне обмирало оттого, что это «провал». Папа не был ни режиссером, ни сценаристом, он занимался наукой, преподавал в вузе технические дисциплины, но у него был вкус, чутье. Я с ним через преграду иных миров как бы советуюсь, насколько это возможно - советоваться с памятью отца. Тоже и с памятью моего учителя Григория Наумовича Чухрая. Он мне всегда говорил: ты должен сам на себя написать критическую статью. Поэтому самым страшным критиком для самого себя я сам и являюсь.

- На вступительных экзаменах на Высшие режиссерские курсы Вас спросили, какие личности на Вас повлияли. Вы ответили: Гомер. Как именно он на Вас повлиял?

- Что такое влияние? Оно может быть примитивным, когда вы говорите: в носу ковыряться не хорошо, воровать яблоки в  соседском саду - не хорошо... Инспектор ГАИ может «повлиять» на водителя.

На художника влияет масштаб художественного произведения и масштаб личности его создателя. На меня влияет космизм Гомера, его огромность, надмирный взгляд, он как бы парит где-то высоко, смотрит на все эти столкновения армий друг с другом. На чьей он стороне? На стороне тех, кто осаждает Трою, или на стороне защитников? Это не объективность, не беспристрастность в духе демократической Фемиды - нет, это именно надмирность. Есть какие-то категории, которые сложно описывать в бытовой речи. Гомера, его влияние на меня, можно описывать его языком.

- А что читаете сейчас?

- Сейчас читаю монографию «Алексей Михайлович». Очень занимает меня Тишайший - интереснейший персонаж. Точнее, парный персонаж - Тишайший и патриарх Никон. 

Над чем в данный момент работаете?

Сейчас я сочиняю сценарий «в стол», не по заказу, для себя. Из истории 17 века. Работа в самом начале, поэтому сказать пока особо нечего.