Девичий источник

Когда морозным январским днем 1999 года 34-летняя игумения Еротиида и три юные монахини приехали в затерянное среди глухих переславских лесов местечко Сольба, вряд ли кто-то надеялся, что эта авантюра закончится благополучно. Авантюра — слово здесь совсем не уместное, не из монастырского лексикона. Но по сути только оно и верное. За год до приезда матушки Еротииды на Сольбе перебывали четыре настоятельницы, один старший батюшка. И никто не рискнул остаться (одну игумению, благословленную старцем Николаем с острова Залит, даже чуть не зарезали). Дикие звери в лесу и дикие лю.., точнее — асоциальные элементы вроде алкоголиков и бомжей в округе, кучи мусора с двухэтажный дом, крысы и тараканы, отсутствие связи, электричества, отопления, денег и монастырских стен... Восстанавливать в таких условиях жизнь обители, пусть даже с богатой историей, возьмется не каждый.

Монастырь был основан во второй половине XV века предположительно учеником преподобного Сергия Радонежского и первоначально был мужским. В XX веке обитель стала женской и в период с 1904-го по 1917-й переживала настоящий расцвет. Но уже в 1918 году — одной из первых в стране — была закрыта. До сих пор неизвестна судьба игумении Макарии и большинства сестер. Некоторых сослали в лагеря. Священников расстреляли. Во время Великой Отечественной здесь размещался детдом, потом — известная на всю область психбольница. От Успенского храма практически ничего не осталось. Башни и стены еще в 1960-е разобрали по кирпичикам для строительства дорог. А само слово «Сольба» стало синонимом проклятого места. Вот такое духовное богатство и материальное убожество приняла под свое покровительство матушка Еротиида.

По правде сказать, молодая женщина ехала сюда едва ли не умирать — врачи поставили инвалидность. Но после первой же ночи, проведенной в развалинах древнего монастыря, игумения чудесным образом исцелилась. И принялась возрождать обитель.

Драма с элементами детектива — так вкратце можно описать жизнь матушки и сестер в эти неполные 14 лет. Забот и сейчас хватает — у «Сольбы» нет постоянного спонсора. Главную свою миссию игумения Еротиида видит не столько в строительстве храмов, православной деревни, монастырской больницы и образовательного центра, сколько в воспитании детей.

Приют для девочек 3 – 18 лет был открыт пять лет назад. Планировалось, что их будет не более двадцати. Но сейчас уже сорок. И помещений для учебы, жизни и отдыха, мягко говоря, не хватает.

— Взрослые тетки, а ведете себя, как дети малые! — на крыльце Успенского храма, где заканчивается воскресная служба, монахиня вполголоса отчитывает веселящихся воспитанниц в белых вязаных беретах. — Все ваши звуки, идущие с улицы, внутри усиливаются многократно...

У школьниц — законный выходной. Им хочется порезвиться, даже пошуметь. Дети — как дети. Даром, что живут в обители. Они знают Устав, участвуют в службах и выполняют послушания. Но это не значит, что приют — кузница монашеских кадров.

— Из пяти наших выпускниц две поступили в Православный университет, одна после школы вышла замуж и в этом году родила дочку, а еще две решили остаться в обители, — говорит старшая в приюте мать Паисия. — Мы хотим, чтобы девочки получили хорошее образование, выбрали профессию, чтобы умели готовить, убирать и были готовы к семейной жизни.

Когда ученицы наперебой рассказывали о своих навыках, каюсь, сильно я им завидовала. Что было в моей школе на уроке домоводства? Примитивные рецепты, ни одного из которых не осталось в памяти, и что-то собственноручно сшитое — так, ради «пятерки» в аттестате. В приюте, кроме привычной кулинарии, — батик, вязание, керамика, вышивание, квиллинг, изготовление икон из бисера, шитье на машинке и работа на оверлоке, оформление дома. Плюс начальное музыкальное образование по семилетней программе, театральная студия (с декорациями, костюмами, сценарием, записью музыки), знание церковных служб и возможность выучиться на регента. Закон Божий с первого класса, церковнославянский язык в седьмом — по умолчанию. И новый предмет — церковное пение. С 5 до 10 класса. Специальные программы были разработаны в Свято-Тихоновском университете и опробованы в московской православной школе.

Никто в монастыре не пытается приукрашивать действительность. Здесь не санаторий, хотя с первой группой здоровья нет ни одной девочки. И не институт благородных девиц, куда до революции принимали только детей из приличных семей. У воспитанниц «Сольбы» трудные судьбы. И, слава Богу, если они попадают сюда в раннем возрасте.

— Часто за девочек ходатайствуют органы опеки, — продолжает мать Паисия. — За тех, кто остался без родителей или чьи мамы, папы лишены своих прав; из многодетных семей или из детдомов. Тети привозят племянниц, бабушки — внучек. Иностранцы возвращают приемных и усыновленных. Попадаются даже матери, которые в качестве весомых аргументов в пользу сдачи ребенка в приют приводят такие: «Мы с мужем много работаем, нам некогда заниматься дочерью…»

Монахиня говорит про подобные случаи тихо, как бы нехотя. Я и сама смотрю на нее с недоверием. Но оказывается, ситуация, когда люди обеспеченные (язык не поворачивается назвать их благополучными) избавляются от ребенка таким способом, становится все более распространенной. Не дай Бог, превратится в тренд.

Ну, правда же, чудо как удобно! В обители дети живут на всем готовом: их кормят экологически чистыми монастырскими продуктами, одевают, учат, лечат, вывозят на море, в том числе за границу, дают дополнительное образование, и не одно. Главное — чужие тетки тратят на них свое время… Мне, сознательно ждавшей сына десять лет, горе-родителей не понять. Но я понимаю монахинь, которые отказались от личного счастья и теперь дарят любовь тем, кто этой любви был лишен.

— А бывали случаи, чтобы после нескольких лет в приюте кого-то из девочек забрали?

Мы беседовали с матерью Паисией дважды, в общей сложности часа полтора. И, по-моему, только этот — видимо, показавшийся ей наивным — вопрос вызвал у строгого педагога улыбку.

— Отдают, избавляются, но назад не забирают. Да мы и сами теперь не вернем. Девочки уже все как родные. Их жалко. Особенно самых трудных. В которых много вложено.

Сестры иногда говорят: не приют, а социально-реабилитационный центр. До приезда сюда дети, как правило, не умели и не желали учиться. Попадали с вердиктами специалистов: задержка развития, необучаемость (по сути — умственная отсталость), запущенность (когда десятилетняя ученица читает хуже первоклашки). Малыши все как один — с логопедическими проблемами. Хорошо, среди 35 монахинь немало педагогов — почти все они время от времени получают послушание в приюте и помогают учителям, которых, конечно же, не хватает. Монастырь находится в глуши, до ближайшего города, Переславля-Залесского — 70 км.

Просыпаясь, девочки все вместе молятся. А перед сном слушают аудиозаписи русских сказок или православных историй. Что получается из трудных детей, проживших в приюте несколько лет, хорошо понимаешь из общения. Да, иногда они повторяют фразы взрослых, выдают их мысли за свои. Но делают это так искренне! И так верят в сказанное, что сомнения гонишь прочь — им действительно хорошо в приюте. Как бы парадоксально это ни звучало. Для девочек приют — не место, куда их сдали (здесь стараются не вспоминать о прошлом), но семья, где много старших сестер и младших сестричек. И где есть глава дома — любящая матушка. При всей своей занятости игумения Еротиида знает, как зовут каждую монахиню и воспитанницу. Обожает баловать девочек подарками вроде шпилек и конфет. И порой лично покупает им одежду в магазинах. Никогда не ошибаясь в размерах.

Москва и Санкт-Петербург, Лондон и Звездный городок, Уссурийск и Ярославль, Узбекистан и Тверская область... Воспитанницы приюта называют места, которые они покинули ради лучшей жизни в Сольбе. И, похоже, совсем не завидуют тем, кто остался за монастырскими стенами.

— Мы здесь... как у Христа за пазухой, — рассуждает 14-летняя Катя, живущая в обители четвертый год. — Дети в миру часто не получают того, что есть у нас. Сколько, например, нужно зарабатывать родителям, чтобы поехать с ребенком в ту же Грецию? А мы там отдыхали.

— Главное — вера в Бога, — твердо говорит 11-летняя Ира. — Если молиться, все будет.

— Наша матушка все время обращается к Господу, — поддерживает беседу 13-летняя Вероника. — Когда монастырь только начинал возрождаться, ей не хватало денег и она пошла в храм. Стала молиться. Вдруг какой-то старичок дал ей конверт и ушел. Матушка открыла, а там деньги. Выбежала на улицу: «Старичка не видели?..» Говорят, это был святитель Николай.

— Вы верите?

— В это — верим. А Вы верите, что у нас все на пожертвования? Мы так с матушкой молимся, что на все хватает. Нам даже одежду и обувь жертвуют.

– Компания ECCO, например, привозит бракованные туфли. Но какой это брак? Чуть-чуть подшить — и обувь как новая. Люди часто отдают куртки или кофты, которые им не подошли.

— А мне вот это подарила матушка, — Катя любовно показывает на серый свитерок из ангорки. — К каждому празднику мы обязательно получаем от нее хорошие вещи.

— Что вам не нравится в мирской жизни?

— Там много грехов, там блуд. Душа оскверняется. Ангел плачет. Там красятся так, что смотреть стыдно... Когда красишься, прыщи появляются. А в старости все равно будут морщины.

— Красота не в краске. Она — в душе.В поступках человека.

— А в монастыре совсем не тяжело?

— Нет. Здесь все дается по силам. Да, за грубое слово старшим матушка велит сделать перед иконой 20 или 30 поклонов. Но от этого тебе самой становится лучше. Тяжело с собой бороться. Смирения мало...

Мы еще долго беседовали с девочками. В том числе о любви. Причем, кажется, именно они начали разговор — мол, матушка однажды попросила написать сочинение на эту тему. Все как одна рассказывали, что любовь к Богу первична. И только потом добавляли что-нибудь не по-детски мудрое. Даже философское.

— Замужем ты или в монастыре, если любишь — терпишь. И прощаешь.

— Нужно любить всех и не возвышать себя.

— Если у тебя нет любви к ближнему, значит, у тебя нет любви к Богу.

— Если тебе дорог человек, ты не хочешь, чтобы ему плохо было. Прежде чем сказать, обдумываешь каждое слово. И даже взглядом боишься оскорбить.

— Настоящей любви надо учиться. Говорят, взрослые умеют любить...

— Любовь в браке — что-то другое. Супруги как два камня должны притереться друг к другу.

— Любовь обязательно должна быть светлой. Темные, тяжелые чувства — это не любовь.

— Если люди разводятся, значит, неправильно любили.

Может быть, наша беседа и была похожа на урок нравственности. Но я не ставила девочкам оценок. И не критиковала за личное мнение. Оценку и критику чуть позже получила сама. От матери Паисии, которая, как школьницу, отчитала меня за то, что я говорила с воспитанницами о любви — не только к Богу. Что ж, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, теперь я это знаю точно.

В приюте считают, что до поры до времени тема любви мужчины и женщины не должна волновать девочек. А вот для старшеклассниц как раз неплохо было бы устраивать совместные вечера с мальчиками; желающих выйти замуж за священников — знакомить с семинаристами. Но пока настоятельница думает, как помочь девочкам создать хорошие семьи, выпускница Настя справилась с этой задачей самостоятельно. Она выбрала в мужья... водителя игумении. И матушке Еротииде ничего не оставалось, как благословить молодых на брак.