Александр Архангельский: Молодёжи придётся ответить на болезненные вопросы

- Как Вы - отец и преподаватель - видите проблему привлечения молодёжи в Церковь?

- Детям Церковь должна быть в радость, а не в мучение. Хорошо, чтобы в приходе было радостно, даже немножко весело, хотя, конечно, это не должно становиться бесконечной игрой.

А с выросшими детьми... Они сами должны определять свою судьбу. Есть момент - это касается и религиозного воспитания, и нерелигиозного - когда детей нужно начать отпускать. Мы обязаны их жёстко держать до определённого возраста, а потом винтик за винтиком, гайка за гайкой надо развинчивать. Рискованно? Да. Ребёнок может уйти из Церкви, может сорваться в не пойми что, но если он не пойдёт сам, то не проживёт свою жизнь; это будет гораздо хуже, чем если он уйдёт из Церкви, а потом, может быть, в неё вернётся, но сделает это сам. Своих детей я стараюсь воспитывать так.

Как преподаватель я не могу прямо влиять на студентов. Я только могу не скрывать своих взглядов, что и делаю. Подталкивать студентов к вопросам веры я не могу, потому что это не моя задача обучения: воспитание осуществляется в школе, в семье прежде всего. Но если студент ко мне с этим подходит, он получает ответ.

- Вам часто приходится говорить со студентами о вере?

- Нечасто. Но думаю, что в ближайшие годы будет чаще: студенты слишком рано начинали работать. Как раз в тот момент, когда обычно перед человеком встают духовные вопросы, у моих студентов заканчивалось свободное время. Сейчас, думаю, у студентов будет гораздо больше свободного времени из-за нарастающей безработицы. Это может быть плохо для профессионального становления, но очень хорошо для человеческого, а одного без другого не бывает. Так что ещё поговорим с ними.

- Вы имеете в виду потерю рабочих мест на фоне нынешнего кризиса?

- Да. Он уже нарастает как минимум год, просто весной перейдёт в острую фазу. У государства были запасы, которые позволили присыпать деньгами огонь, но деньги - вещество горючее, они ещё полыхнут. Мы с вами увидим тяжелейшую проблему. Более того: страна либо найдёт не только прагматические, но и этические выходы из тупиков, либо ввергнется в хаос, и это будет тяжелейший период нашей истории. Как раз сейчас мы встали перед проблемой неуверенности в себе. Если мы не поймём, что этические мотивы важнее прагматических, то из той пропасти, в которую сейчас падаем, просто не выберемся. На прагматике можно ехать, когда всё хорошо: оседлал прагматику - и вперёд. А когда всё нехорошо, ты должен совершать усилия, которые не имеют рационально объяснимых оснований. Ты должен действовать по вере - необязательно религиозной, но хотя бы этической - в то, что есть вещи, которые важнее, чем обустройство своей жизни.

- То есть, сейчас вера может вновь стать востребованной в обществе?

- Да. Вопрос в том, готовы ли мы дать ответы на все те вопросы, которые будут к нам приходить, или не готовы, или опять упустим момент.

- О нынешней молодёжи существуют достаточно противоречивые отзывы. Несколько месяцев назад нашумела статья «Поколение проигравших» Вашего однофамильца, Андрея Архангельского, где он назвал «поколение 20-летних» воспитанным на журнале «Афиша» и прямо сказал, что это люди аполитичные, лишённые какой бы то ни было ответственности за свои поступки и как граждане общества практически бесполезные. Вы, как преподаватель, работающий с людьми именно такого возраста, согласны с этой оценкой, или не всё так плохо? И как поменялась ситуация за десять-пятнадцать лет?

- Сейчас студенты гораздо менее циничны, чем в середине 90-х. Это люди, которые хотели бы иметь идеалы - не всегда их имеют, но хотели бы (притом, что я преподаю в вузе, который ориентирует людей на успех, на социальную и финансовую модернизацию!) Я с полной ответственностью заявляю, что в этой среде вызрело ядро людей, которые прекрасно понимают, что никакого успеха без морали, без ценностных ориентиров не будет. У них, может быть, в голове и в душе пустота, но они чувствуют эту пустоту, а это первый шаг. И они сознают, что успех сам по себе - лишь возможность, лишь первый шаг для того, чтобы сделать что-то более важное. Деньги - средство, социальное признание - тоже средство. Зачем мне успех? Для того чтобы просто предъявить его? Лучше использовать его как рычаг, чтобы двигаться дальше.

Что касается аполитичности - да, конечно, они менее гражданственны, чем их сверстники начала 90-х. Но могу сказать про себя: учась в институте, я был тоже почти аполитичным человеком. Более того: меня история не очень интересовала. Я изучал Пушкина и ухитрялся не знать о том, как связана с ним история. Были знания на уровне необходимого, но никакой глубины понимания не было. Я не понимал, как история устроена, я её не чувствовал.

Потом нас выпустили из консервной банки, и мы стали слишком политизированы и чересчур гражданственны, потому что ты сразу ныряешь так глубоко, что можно задохнуться. И я стал заниматься всерьёз историей той же пушкинской эпохи, потому что у меня был опыт соприкосновения с реальной историей через современность. Ведь для того, чтобы понять, чем история отличается от учебника, надо ощутить, что она вся непредсказуема. Учебник пишет о том, что уже случилось, а история - это то, чего ещё не произошло. Люди в истории всегда отвечают за будущее, всегда рискуют, никогда заранее не знают, что выйдет из их дел и слов. И когда это понимаешь, по-другому смотришь на прошлое. Это очень важное осознание. Нам дали прививку гражданственности, мы получили даже некоторую наркотическую зависимость от политических катаклизмов.

Так и эти ребята. Пока была мнимая стабилизация, можно было тешить себя иллюзией, что ты будешь хорошо жить, ходить в кафе, тусоваться с друзьями. Что для этого не нужны ни принципы, ни даже, как минимум, какие-то политические взгляды, что можно не ходить на выборы, не принимать решения о том, что мы кого-то поддерживаем - всё произойдёт само собой. Но теперь придётся понять, что само собой не будет. Будет период - не эпоха, но, по крайней мере, период - испытаний. Этот период заставит молодых людей быть более гражданственными.

Станут ли они более верующими, я не знаю. Тут уж надо либо по башке дать как следует, либо это должно быть какое-то озарение. Арзамасский ужас Толстого многим из нас памятен, но не ко всем Господь может так прийти. Это вопрос не ко мне, а скорее к священнику: я могу только говорить с людьми, что без идеалов, без веры жизни не будет - это не жизнь, а не пойми что. Но я не могу дать рецепта духовного исправления.

- Никакой молодёжи не может быть без качественного образования. Вы наверняка знаете, что на днях в Московском университете состоялся окончательный переход на ЕГЭ (беседа проходила в середине января - Авт.)...

- Садовничий держался до последнего.

- ...тем не менее, дожали. Как Вы смотрите на Болонский процесс вообще и на изменение формы вступительных экзаменов в частности? Ведь Высшая школа экономики, профессором которой Вы являетесь, перешла на Болонскую систему одной первых в Москве.

- Это очень сложный вопрос. Это политическое решение, а не только образовательное. Вектор его состоит в стандартизации образовательных процессов для возможности взаимного опыления. И как всякое политическое решение, решение о переходе на Болонский процесс несёт в себе плюсы и минусы. Вопрос в том, чего больше - плюсов или минусов.

Начну с плюсов. Вместо семестров год делится на модули. Студент при модульной системе обучения может перемещаться по миру, не разрывая связи с университетом. Он может уехать на один модуль, вернуться, досдать, пересдать. Это плюс, потому что студент должен посмотреть, где как преподают, если есть возможность, поучаствовать в грантах и не рвать связь ни с Родиной, ни со своими родными.

Второй плюс (это я как преподаватель могу сказать): студент, который сдаёт экзамены и зачёты 5 раз в год, не успевает забыть весь объём информации, который не успевает проходить в течение семестра. И контролировать, и запоминать проще и легче.

Третий плюс - это индивидуализация работы со студентом. Когда у тебя пять модулей, ты можешь варьировать общую работу с группами и индивидуальную работу со студентом.

Могу назвать и один плюс ЕГЭ (вообще я убеждённый враг этой формы контроля): при ЕГЭ коррупция в вузе ниже. Компьютеру всё равно, из какой семьи абитуриент. В данном случае, не будучи социалистом, я, тем не менее, считаю, что в одном из пунктов социализм прав - должны быть равные стартовые условия для детей олигарха и уборщицы. Конечно, уборщица не сможет дать таких преподавателей, каких даст олигарх, но стартовый шанс должен быть один, социальные лифты должны быть одинаковы для всех.

- В чём минусы новой системы?

- Я даже не говорю о качестве: допустим, сели лучшие умы и сделали лучшие тесты. Но вот человек приходит поступать на гуманитарный факультет. Он может обладать определёнными недостатками и такими достоинствами, которые искупают эти недостатки. Допустим, у него плохая память на эпизоды и имена, но при этом хорошее понимание: мы, таким образом, не можем его проверить, а можем только нормально оценить уровень его подготовки, что мало о чём скажет.

Второе: и в гуманитарной, и в негуманитарной сфере мы должны получить людей, которые умеют изъясняться и мыслить. Умение самостоятельно мыслить - это условие творческого успеха. С помощью ЕГЭ проверить это невозможно. Это возможно проверить только при помощи сочинения и устного экзамена.

Затем про Болонский процесс. Стандартизация образования - вещь хорошая, но российское образование имело колоссальное преимущество вот в чём: оно работало с лидерами. В России яркому одарённому студенту всегда было лучше, чем в Европе, потому что система работала на него. Европейская модель ориентирована на средний уровень. И, конечно, Болонская система усреднила качество и студента, и преподавателя, потому что яркий преподаватель всегда ищет ярких студентов, а если студент ориентирован на среднее, то и преподаватель рано или поздно усредняется. Лидерская модель, таким образом, разрушается. А Россия на сегодняшний день - я не знаю, как будет лет через пятьдесят - остаётся страной не институтов, а личностей. Может быть, это говорит не в пользу России, но это так. Значит, мы получаем страну, где нет ни институтов, ни личностей. И это будет совсем нехорошо.

Далее. ЕГЭ, особенно по гуманитарным дисциплинам, в школе превращает ученика и преподавателя в начётчиков: погружение в предмет подменяется технологическим натаскиванием к сдаче финального экзамена, что совершенно бесполезно и бессодержательно. Сейчас сами обессмыслили литературу и историю, а потом нам же и скажут, что они не нужны, поскольку бессмысленны! Конечно, в этом виде они бессмысленны, вопрос: зачем нам сдался такой вид?

Что же произойдёт, если убрать мощную гуманитарную составляющую из преподавания, особенно в старших классах? Мы убираем сферу идеалов - ту, в которой формируется личность. Мы убираем воспитание человека из школы. Опять же, Европа в этом смысле более благополучна: она может себе это позволить, потому что там работают институты восстановления традиций. Например, там есть отсутствующая в современной России культура соседа, когда на одной площадке люди не просто быстро здороваются и тут же исчезают за дверью, а ощущают себя некоей коммуной, члены которой вовлекаются в совместное обустройство жизни. Не будем обсуждать, хороша европейская система или плоха, но она воспроизводит сама себя. Давайте сначала создадим работающие институты, а потом подумаем, стоит ли нам переходить на новую модель. А когда мы переходим на новую модель, не создав никаких институтов, то мы просто уничтожаем сами себя.

Как нам относиться к Болонскому процессу? Теперь уже - как к неизбежности. Против ЕГЭ по литературе еще имеет смысл бороться - по крайней мере, за возвращение сочинений, за сохранение литературы как обязательного предмета. А то, что мы перейдём на Болонскую систему - по этому поводу иллюзий у меня уже не остаётся, мы на неё перейдём. И дальше надо не тратить время на протесты, а думать, чем компенсировать уже понесенные потери. Это как с болезнью: если у нас отрезали руку и не пришили вовремя, давайте теперь делать протез, чтобы он был как можно больше похож на настоящую руку.

Во-первых, собеседование, особенно на гуманитарных специальностях, должно превратиться из необязательного дополнения к экзаменам в основной способ «вытягивания» способных абитуриентов. Коррупционную составляющую можно подавить очень легко - достаточно включать в экзаменационную комиссию преподавателей из разных вузов и случайным порядком перетасовывать их в комиссиях перед собеседованием. И нужно дать им право продавливать абитуриентов, как в театральных вузах: если талантливый молодой актёр ничего не способен написать, вы же не прогоните его, правда? Потому что творческая комиссия выше, чем общеобразовательная. Модель вуза уже не будет хорошей, но она может быть не ужасной.

Второе, что можно сделать, - уже внутри вуза не сводить всё к прагматике, создавать невыпускающие кафедры, которые будут работать с сознанием студентов. В том числе гуманитарные кафедры в технических вузах. Мы же знаем, что когда-то МИФИ - такой ключевой технический вуз - создавал у себя гуманитарные кафедры, потому что там прекрасно понимали, что не может быть большого физика без гуманитарного образования. В 90-е годы я работал в Московской консерватории. Ни в одной зарубежной консерватории гуманитарной кафедры нет - это скорее техникум для музыкальных гениев. Но русская школа, которую создавали Рубинштейны, предполагала общее образование, и оно давало такой кругозор, без которого большой музыкант не состоится. Гуманитарная составляющая, как ни странно, для прагматиков имеет огромное значение.

Продолжение следует...