«Мне посчастливилось всю свою сознательную жизнь знать Святейшего Патриарха»
Сергей Юрьевич Мянник, член Синода Эстонской Православной Церкви
- В 60-е-70-е годы Патриарх сделал в Эстонии то, что зачастую не удавалось сделать в других частях Советского Союза. Когда начались хрущёвские гонения на Церковь, Патриарх спас Пюхтицкий монастырь, Вы, наверное, помните об этом.
- Мне действительно посчастливилось всю свою сознательную жизнь знать Святейшего Патриарха. Наша семья всю жизнь ходила в Церковь, мальчиком я помогал прислуживать в алтаре, хотя тогда нельзя было, время было тяжёлое. И, конечно, я чувствовал влияние этого человека, мальчишками мы были рады, когда он подзывал нас и спрашивал: «Как у вас дела?» И, конечно, тогда я уже понимал многие вещи, знал, и сейчас ещё раз могу повторить, что Святейший Патриарх фактически спас и Пюхтицкий Успенский женский монастырь, и Александро-Невский кафедральный собор.
Время было очень тяжёлое и трудное, собор должны были закрыть, потому что хотели сделать планетарий, монастырь должны были закрыть, потому что хотели сделать там санаторий. Но благодаря последовательной и мудрой политике, которую он проводил всегда, этого не случилось. Он попросил время на раздумье, а в это время успел привести первую зарубежную делегацию в Пюхтицкий Успенский женский монастырь, потом следующую, и после этого вопрос о закрытии монастыря отпал.
Он всегда умел найти подход к людям, умел разговаривать, умел делать то, что нужно на благо Церкви.
«Он не был советским человеком...»
Ольга Юрьевна Васильева, историк.
- Если говорить о годах хрущёвских гонений, о годах, когда Церковь испытывала серьёзное давление со стороны государства, именно Эстония и деятельность в ней Святейшего Патриарха являются образцом политики под прессом светской власти. Какие, на Ваш взгляд, качества помогали тогда Святейшему Патриарху находить выход в тех тяжелейших условиях, в которых тогда оказывалась Русская Православная Церковь в Советском Союзе?
- Если Вы говорите о 60-х годах, которые вошли в историю как хрущёвская церковная реформа, то я думаю, что главным качеством, которое помогало тогда молодому епископу, было вдумчивость и терпение, потому что известно - это исторический факт, что те иерархи, которые находили в себе мужество и терпение общаться с уполномоченными, (благодаря своему влиянию и умению общаться с уполномоченными он спас и Александро-Невский собор, и монастырь Пюхтицкий), вот это мудрое выстраивание отношений давало очень хорошие результаты. При этом не надо забывать, что так же, как и всех живущих тогда архиереев, всю Русскую Православную Церковь, его не миновала эта чаша: он тоже оказывался в условиях давления и прессинга как и все остальные. Он вспоминал всегда об этом, потому что это были тяжелейшие времена, и надо сказать, что именно в Эстонской Церкви из этой ситуации был сделан очень достойный выход. Это действительно факт.
Потом ещё очень важный момент. Он ведь родился в предвоенной Эстонии, Эстонии межвоенной, и он немножко отличался от тех архиереев, которые родились уже после революции, в советский период, был немножко иным человеком, с иным мировоззрением. Я бы сказала, что он не был советским человеком в полном смысле этого слова. Он был действительно гражданин, очень любил свою страну, и все мы это знаем, но то, что он был немножко иной именно благодаря тому, что и близость Валаама влияла, и Эстония довоенная была другой - всё это, на мой взгляд, накладывает большой отпечаток на его деятельность.
- Многие, вспоминая о нём, говорили, что он символизировал собой понятие, которое мы подразумеваем, когда говорим «русская интеллигенция». Вот откуда эти корни в Его Святейшестве, откуда появилось то, что мы так ясно ощущали, так ясно видели в нём?
- Я думаю, что лучше употреблять слова «культурный человек», чем слово «интеллигент». Он был в лучшем смысле культурным человеком. Я хотела бы напомнить о том, что все 8 Ридигеров учились в Императорском училище правоведения, включая и его отца, но он успел закончить только 3 подготовительных класса, затем случилась революция, и семья вынуждена была эмигрировать. Наверное, это сыграло свою роль. Потом окружение, безусловно, другое окружение. Он общался и вырос в среде, свободной от коммунистической идеологии, что, наверное, не стоит забывать. Безусловно, советское время многое корёжило и придавливало.
Но, самое главное, у него был стержень, и, мне кажется, наличие этого внутреннего стержня во многом помогло ему идти по непростой, тяжёлой, часто парадоксальной церковной жизни того времени. И, кстати сказать, в декабре 1985-го года, когда пришёл к власти Михаил Сергеевич Горбачёв, именно митрополит Таллинский и Эстонский Алексий отправил ему письмо с предложением пересмотреть церковно-государственные отношения. Это письмо положило в какой-то степени начало налаживанию диалога Церкви и власти, а самому Святейшему Патриарху, в то время митрополиту, стоило отставки. Его убрали с поста управляющего делами, а вскоре назначили в Ленинград, на кафедру. Но это отдельная тема.
В Ленинграде, кстати говоря, он ещё до открытия часовни Ксении Петербургской начал совершать на этом месте богослужения. Он добился открытия часовни. И если говорить о новомучениках и исповедниках российских, то ещё до 2000-го года, в 1992-м году на Архиерейском Соборе благодаря участию прежде всего Святейшего Патриарха были причислены к лику святых такие новомученики как, например, митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), митрополит Петроградский Вениамин (Казанский). Это уже положило начало сближению Русской Церкви с Зарубежной Церковью за 8 лет до 2000-го года, я хотел бы это тоже подчеркнуть.
Николай Петрович Бурляев
- Как Вы видели то понимание Патриархом опыта русского 20-го века, который он пытался донести и до нас, и до страны, и до власти?
- Однажды в Великом Новгороде было празднование Дня нашей письменности и культуры. Мы шли огромной толпой по мосту, в репродукторе был слышен голос митрополита Алексия. Я тогда его не знал. Это было 20 лет тому назад, когда понятия «патриотизм», «Россия», «славянство» были под спудом. И вдруг я слышу то, что хочет услышать Россия. Он был так воспитан.
Он принял факел у тех, кто нёс его по Руси до него и пошёл прямым курсом в новую Россию. И он останется в памяти и истории как духовный зодчий новой России. Он поразительно относился и к искусству. И очень жаль, что уроки Патриарха мы усваиваем пока очень плохо, ведь в последнем интервью он говорил о том, что в этот кризис надо думать не о том, как уцелеть материально, а душу надо спасать. И очень надеялся на нас, деятелей экрана.
«Каждый видел своего Патриарха»
Павел Лунгин, режиссер
- Ваш фильм «Остров» Святейший Патриарх отметил специальной наградой. Он вообще был чуток к монашеской жизни, к интерпретации церковной жизни в культуре. Каким Вам запомнился Святейший Патриарх, и, на Ваш взгляд, почему он обратил внимание на эту тему прихода человека через страсти к внутреннему монашескому состоянию?
- Вы знаете, я вижу, что каждый видел своего Патриарха. Есть такая индийская притча о слепых, которые объясняют друг другу кто такой слон. Они стоят вокруг него и каждый находит что-то своё. Я видел Патриарха замечательно весёлым, открытым. Знаете, я как раз увидел в нём скорее детское любопытство и удивление: как это мы сделали фильм о монахах, кто мы вообще такие? Мы были у него в резиденции, в Чистом переулке. Это произошло как-то мгновенно. Позвонили и сказали: «Патриарх хочет Вас видеть, Вы получаете награду». Я говорю: «Что? Когда?» «Завтра в три». И вдруг мы попали в какую-то неофициозную атмосферу, такую тёплую, действительно было какое-то невероятное очарование этого тепла было и какой-то детский интерес витал - как это сделано, как вы поняли?
Он действительно тогда говорил очень много о монашестве, о старчестве, о юродстве как о традициях духовного развития православной Церкви. А как Вы, актёр? Как, откуда? И этот разговор, чрезвычайно тёплый, заинтересованный, вёл совершенно неформальный человек. И это длилось долго, нас потом даже как-то разгоняли секретари, потому что беседа затянулась уже на полчаса дольше. Мне кажется, как замечательно сказал владыка Марк, что Патриарх создавал новую Церковь. Не Церковь, которая является министерством при государстве, а Церковь, которая живёт на своей собственной духовной силе, любви к Кресту и к России, конечно. Мне кажется, что вот это удивительное его свойство создания нового непохожего мира, неофициального, как ему пытались, наверное, навязывать. На мой взгляд, для него главным была действительно вечная жизнь, вечные интересы, спасение души.
«Он был монахом»
Екатерина Сергеевна Васильева, Народная артистка РСФСР
Кем для Вас лично был Святейший Патриарх?
- В нём была такая потрясающая любовь, которую он, мне кажется, даже как-то скрывал, потому что он должен был быть и строгим, и мудрым. Мы сейчас говорим о нём больше всего как о государственнике, а ведь он был прежде всего монахом. Один Господь знает о молитве Патриарха. Что это? Это же тайна тайная. И поэтому я думаю, что, конечно, Господь спас нас всех в эти годы, но сделал это через Патриарха.
Я думаю, что не преувеличу, если скажу, что это самая великая фигура за последние годы, которая совершила что-то такое таинственное, мистическое, которой были даны такие силы Господом через немыслимую благодать, конечно.
« Он говорил, что человек должен иметь возможность в любое время зайти в храм»
Владимир Легойда, главный редактор журнала «Фома»
В 2005-м году в составе небольшой группы были на приёме у Святейшего по поводу возможности открытия храма в МГИМО, были вместе с ректором. Мы должны были по протоколу 20 минут пробыть, но пробыли почти час. Говорили о разных вещах, и вдруг в какой-то момент Святейший Патриарх стал говорить о том, как важно, чтобы храмы были открыты всё время. Совершенно неожиданно, но он хотел нам об этом сказать. Он говорил очень долго об этом, говорил, что человек должен иметь возможность в любое время зайти в храм. Это было потрясающе, было неожиданно, было очень сильно, было видно, как глубоко он переживает. В каком-то смысле, может быть, это один из заветов Патриарха, который мы должны помнить.
Источник: ОРТ
Вставить в блог
Поддержите нас!
