Гиперборейскiй парусъ

Ровно сутки ей нравилось валяться на сѣнѣ среди лошадей, распѣвая польскiя задиристыя пѣсенки, да пить вино съ русскимъ императоромъ.

Но ровно чрезъ сутки, какъ загустѣли сумерки, Оржельска взбѣсилась. Ударомъ сапога выбила дверь конюшни и выскочила на ледяное крыльцо, пошатываясь – съ разметавшимися черными власами, въ бѣлой рубахѣ навыпускъ, въ штанахъ изъ козлиной кожи, да въ узкихъ ботфортахъ. Глаза ея хмѣльные – мерцали, на щекахъ темнѣлъ лихорадочный румянецъ.

- Проклятая Московiя! – простонала юная графиня, покусывая алыя губы. - О дьяволъ, какъ скучаю – по вольному морю! По солнцу Рима! Эй, русскiй царь, иди сюда!

На порогѣ явился Петръ – длинноволосый и босой, въ сорочкѣ до колѣнъ. Уперся лбомъ въ косякъ и замеръ.

- Мой маленькiй герой! – умилилась графиня. - Если заболѣешь, не сможешь вести войну.

- Да. Войну! Я объявляю войну! – выкрикнулъ царь и шатнулся. - Кто нашъ врагъ?

- Тоска да скука. Ахъ, мнѣ-бы – бурю, да соленый вѣтеръ. Да полны паруса свободы!

Петръ, не въ силахъ оторвать хмѣльную голову отъ двернаго косяка, позвалъ слабымъ голосомъ:

- Э-э… кто тамъ... Князь Ивашка!

Сверху, изъ чердачнаго окна, высунулась всклокоченная голова фаворита.

- Я здѣсь, мой обож-жаемый монархъ, - пьянымъ голосомъ сказала голова.

Ихъ сосѣдняго окна едва не по поясъ вылѣзъ Михайла Ломоносъ:

- Я тоже, если что.

Петръ, не глядя, погрозилъ имъ кулакомъ.

- Такъ, слушайте теперь, злодѣи… Мой богиня хочетъ – на корабль.

- Что? Не дослышалъ! – крикнулъ фаворитъ.

Михайло оборотилъ къ нему помятое лицо:

- Короче, паруса. Чтобъ вольный вѣтеръ – все такое.

- Корабль? – князь Ивашка поднялъ брови. – А нынче что у насъ – февраль? Въ моментъ прибудетъ, государь.

Петръ удовлетворенно мотнулъ головой.

- И вѣрно – сонъ, - пробормоталъ себѣ подъ носъ. - Откуда взяться кораблю – зимой, да на Чернавкѣ…

***

Ужъ совсѣмъ стемнѣло, когда четверо всадниковъ – впереди ярко-полосатымъ барабанщикомъ Оржельска и русскiй царь въ косматой шубѣ, за ними князь Долгорукiй да Михайла Ломоносъ – выѣхали на ледъ замерзшей рѣчки. На льду стоялъ новенькiй, гладкiй ботикъ – съ парусомъ и пушечкой. Росскiй флагъ трещалъ на штокѣ – вѣтеръ былъ что надо.

- Се прелесть, - Оржельска сощурилась съ улыбкой.

- Онъ вмерзъ, должно быть! – поразился Михайла. – Откуда здѣсь…

- Богиня, ангелъ мой, - сказалъ нѣсколько протрезвѣвшiй Петръ. – Передъ тобой - гиперборейскiй ботъ. Такой же былъ у дѣда.

- Увидишь какъ помчимся, - фаворитъ потиралъ руки въ польскихъ рукавицахъ. - Вѣтеръ нынче добрый!

Онъ задралъ голову и поглядѣлъ ввысь. Ах, какъ живо неслись, затмевая луну, рваныя облачка.

Не успѣли они вскарабкаться черезъ бортъ, какъ буеръ началъ двигаться – блеснули въ лунномъ свѣтѣ мощные коньки подъ днищемъ… Съ шумомъ распались паруса и возгудѣли, напояемые ледянымъ вѣтромъ!

Ботикъ тронулся съ мѣста, мелодично звенѣли полозья на трещинахъ и перекатахъ...

По восхитительной бѣлой дорогѣ, по узкой застывшей Чернавкѣ, плавно петлявшей средь убранныхъ снѣгомъ деревьевъ – и понеслись под музыку поющихъ коньковъ, да быстрѣе, быстрѣе!

Оржельска выскочила на носъ – и завизжала; въ ботфортахъ и съ трепещущими власами она была сущiй пиратъ, тоненькiй и злобный.

А Михайла, вцѣпившись въ бортъ, слушалъ пѣнie острыхъ полозьевъ по льду – и выговаривалъ то, что рождалось въ душѣ:

О мощный духъ снѣговъ, разгнѣванный Борей!

Давно гнушаюсь я полуденныхъ морей,

Цвѣтущихъ береговъ, что со временъ Омира

Обсижены пастушками.

- Фу, гадость, - плюнулъ фаворитъ. - Для поэзiи образъ непригодный.

Михайла смѣрилъ его хмѣльнымъ взглядомъ и невозмутимо продолжалъ:

…Возня сатировъ

И флейты блѣянье меня отнюдь не манятъ...

По мнѣ – вой вихря! трубный гласъ да грянетъ!

Фаворитъ подскочилъ, тутъ же выхватилъ охотничiй рогъ – и загудѣлъ волнующiй зовъ: на драку, гончiя, на драку!

Скорость была бѣшеная, и Петръ едва справлялся съ кормиломъ – того и гляди вынесетъ на берегъ! Вотъ скользнули въ полынью… - брызги! - и снова буеръ выскочилъ на ледъ, да полетѣлъ – быстрѣе прежняго!

Гряди, Борей, дохни! Постылой южной нѣгѣ

Предпочитаю – звѣзды и снѣга!

Въ свободномъ сердцѣ – хладъ. И скованы брега

Звенящимъ льдомъ, и спитъ душа подъ снѣгомъ

Какъ мертвое дитя во царственномъ уборѣ…

Передъ тобой – Московiя какъ море

Сурово блещетъ...

Оржельска стояла на носу, широко разставивъ ноги и распахнувъ руки – бѣлая сорочка трепетала на вѣтру, волосы вились какъ черное пламя.

- А, быстрѣе, быстрѣе! – кричала по-нѣмецки.

Петръ передалъ кормило фавориту, заскочилъ на носъ рядомъ съ бѣшеной графиней:

- Ого-го-го!!!

Оржельска поцаловала его въ щеку – ледяными губами.

А проносились – мимо темныхъ деревень. И на высокомъ берегу – вызывающе темнѣло: каменныя стѣны.

- Цо зде? – оскалилась Оржельска.

- То Румянцовъ скитъ! – крикнулъ фаворитъ съ кормы.

- Святой старецъ подвизается! – шепталъ ей на ухо государь. - Отецъ Антипа.

Пиратка запрыгала отъ восторга:

- Хочу! Хочу подвижника!

- Любимая…

- Обнять, поцѣловать… разомъ грѣхи отпуститъ. Хочу!

А фаворитъ ужъ заворачивалъ судно – къ берегу, и слабѣли паруса.

- Воля прекрасной особы – законъ для рыцаря, - разсмѣялся Долгорукой. - Не такъ ли, херръ гроссмайстеръ?

Михайла, отхлебнувъ изъ бутыли, и самъ почувствовалъ тайное жженie – ворваться, перепугать и сбѣжать!

- Рыцари… братья Желѣзной Руки! – возгласилъ онъ. - Видите ль вы сiи неприступныя стѣны?

- Сiю твердыню?

- Видимъ, гроссмайстеръ комендоръ!

Михайла вытащилъ из-подъ шубы золотой мастерскiй жезлъ и ткнулъ имъ въ сторону спящей обители:

- Впередъ, братья. На штурмъ!

- На штурмъ! – посыпались съ борта на ледъ ловкie хмѣльные люди.