Я впервые пишу про Олега Григорьева для широкого круга читателей. Но уже давно иду по жизни рядом с ним. Розанов говорил: «Литература - это мои штаны». Борис Парамонов в одном из номеров «Русской жизни» в статье про «Обломова» продолжал: «Мне она ещё ближе». Не знаю, как про литературу вообще, но про Григорьева я могу так сказать. Начиналось всё, наверное, как и должно было - с контекста, с окружения - с митьков[1]. Тех самых, которые «никого не хотят победить» («Хватит печалиться, / Нефиг грустить:/ Митьки никого не хотят победить!»). Которые так любят слова «дык», «ёлы-палы» и «оппаньки», носят тельняшки и работают в котельной. Которые отменили борьбу. Для которых органичность - не главный принцип, но единственное состояние. Перечитывая стихи Михаила Сапеги или Мити Шагина, понимаешь: это особая форма лицезрения бытия (по Платону, чтобы увидеть бытие, надо лишь повернуть глаза души - об этом я потом ещё вспомню), такого простого, чистого, «домашнего», тёплого, ласкового - как сами митьки. Это разговор с жизнью на «ты». Заболею - умру.
А пока - солнце, ветер, вино,
Трали-вали.
Или:
Интересная штука - жизнь!
вот - вчера, например...
или, скажем, - сегодня...
Состояние приближения бытия к человеку может восприниматься по-разному. Может - «О вещая душа моя, / О сердце, полное тревоги, / О как ты бьёшься на пороге / Как бы двойного бытия». А может -
Всё уменьшилось в мире.
Всем везде стало тесно.
Вот и в моей квартире
От давки окошко треснуло.
Олег Григорьев тоже был добрым, отзывчивым, чутким. Пьяным, злым, непонимающим. Ночевал у знакомых, писал картины, пытался публиковаться. «Мы ещё разберёмся с детскими поэтами, за которыми стоят американские спецслужбы», - говорил Сергей Михалков.
Я взял бумагу и перо,
Нарисовал утюг.
Порвал листок, швырнул в ведро -
В ведре раздался стук.
В художественном мире Олега Григорьева творчество материализует действительность. Слово - объективная реальность, игра с ним творит мир.
Нагой ногой метал металл,
В реку рукой пинал пенал.
Потом я вёл для школьников занятие в выездном лагере одной московской гимназии, тема которого была «Ойкос: дом-земля-вселенная» (про дом сразу вспоминается: «Пойду домой, пожалуюсь маме, / Что луна зажата между двумя домами»). В сосновом лесу («в середине жизни, в густом лесу...»?) зимними вечерами мы с ними читали тексты и серьёзно над ними думали. О том, например, что один из главных мотивов творчества Григорьева - мир, земля, глобус. Человек в мире. Но не человек в центре этого мира.
- Где же пруд?
Только сейчас был тут!
Не нырять же в эти стога?
Это был бы абсурд тогда.
- Пруд был не тут, а там -
Отошёл ты от пруда сам.
Вот если б сдвинулся пруд -
То это был бы абсурд
Олег Григорьев учит широте взгляда на мир. Учит множественности точек зрения. Учит тому, что единственный вывод из познания мира - мир непознаваем («Я ударился об угол, / Значит мир не очень кругл»). Да нет, ничему Олег Григорьев не учит (вспомним Бродского: «если литература чему-то и учит, то только ценности индивидуального существования»), ведь он - «никого не хочет победить».
Ирония для Григорьева - не насмешка, не отрицание, а знак авторского приятия мира, объединяющий разнородные элементы текста, полярные позиции:
- Что если мир раскрутить посильнее?
- Подумай о бабушке, что будет с нею.
Но (дважды сидевший в «Крестах», во время очередной отсидки там написавший «Рождественскую песенку», умерший в 1992 году от прободения язвы - почти неделю тело лежало в морге, стране было не до того) Олег Григорьев - это и глубокий трагизм. «По улице ходят люди с угрюмыми лицами. / Очень мало детей и очень много милиции». «Я шёл по Садовой к другу - / По этому адскому кругу».
Олег Григорьев преодолевает горизонты, преодолевает узость, разорванность, но преодолевает он и абстрактность. Чудо - это то, что рядом, под ногами. Над головой.
Он помогает нам преодолеть снобизм. Чтобы -
Смотрит на мир щелевидно,
И всё в этом мире ей видно.
- было не про нас. Он всегда остаётся невероятно глубоким, потрясающе искренним. Его хочется читать, о нём хочется серьёзно думать. Вот об этих, например, строчках:
Один человек сказал, что земля - то куб,
А другой умер от прикосновения детских губ.
Разве не так выглядит лицезрения бытия?
[1] Митьки - субкультура и объединение художников, поэтов, музыкантов из Санкт-Петербурга, начало которому положила книга В.Шинкарёва «Митьки» (появление движения - начало 80-х годов). У митьков есть любимые слова и фразы («братушка», «оппаньки», «дык ёлы-палы», «оттяжник»), любимые фильмы («Адъютант его превосходительства», «Место встречи изменить нельзя» и другие). Официально в движении состоит Борис Гребенщиков, наиболее «значимые» члены движения - Владимир Шинкарёв (недавно заявивший о выходе из митьков), Митя Шагин (в честь него движение и названо), Михаил Сапего, Александр Флоренский... У митьков есть собственное издательство - «Красный матрос», а в «Амфоре» недавно вышла митьковская «хрестоматия» - сборник «Митьки».
Вставить в блог
Поддержите нас!
