Ольга Седакова о поэзии и культуре 70-х годов, которых официально не было

Ольга Седакова

«Создателей фильма упрекали в том, что они не сказали об этом, об этом и об этом. Что в фильме рассказано о тех, кто приходил в Церковь, но не о тех, кто Церковь уже составлял, что не говорится о диссидентах… Я думаю, что надо смотреть, что предлагают создатели фильма. А обо всем сказать все равно невозможно», - сказала Ольга Седакова.

Вчера она говорила о «второй культуре», которая «на самом деле должна была бы быть первой». «Вторая культура» - сообщество поэтов, прозаиков, художников, музыкантов и других людей, которые занимались гуманитарной культурой, которые были за рамками официальной культуры. Темы, которые они поднимали, были запретными в официальном искусстве Советского Союза, да и сами люди находились как бы вне советского общества.

«Вот этой темы, что вообще была другая жизнь, что вообще были люди, которые избрали не тихое кухонное обсуждение происходящего, а действительно совсем независимую, насколько это было возможно, жизнь — об этом просто не заговаривали. И соответственно, этих людей как бы нет в числе населения. Нас нет», - так описала ситуацию 70-х сама Ольга Седакова.

Интересно, что поэты «второй культуры», не могли войти в Союз писателей. А вот композиторы – например, Шнитке, Губайдуллина – были членами Союза композиторов. Может быть, потому, что в поэзии, в литературе обо всем «запретном» говорилось языком, который понятен большему числу людей?

В поэзии шли свои поиски, вырабатывали новые направления, поднимались темы, которых в официальном искусстве как бы не было и быть не могло. Ольга Седакова вспоминает два случая. Первый – письмо Бродского Брежневу со словами «умру я, умрете и Вы». Смерть руководителя не допускалась, не предполагалась в советском искусстве. От этой темы отгораживались, ее вытесняли. И дело не только в том, что при признании смертности руководитель, генсек, приравнивался к обычному человеку. Смерть несла с собой в том числе и освобождение от политического гнета, от рамок, заданных советским руководством. А мысль о возможности жизни после смерти рождала идею о том, что возможна жизнь вне этих рамок, другая, свободная.

То, что смерть под запретом, чувствовали все. В качестве иллюстрации Ольга Седакова рассказывает о том, как ее 5-летняя племянница написала стихотворение к рождению младшей сестренки, в котором были слова «чуть не умерла». Ольга Седакова предложила послать стихотворение в один из детских журналов, на что девочка ответила: «Не напечатают». – «Но почему?» - «Ну как же, там ведь такое слово есть – “умерла”».

На встрече Ольга Седакова цитирует стихотворения Дмитрия Пригова, Елены Шварц… В них по-разному звучит тема смерти. А вернул ее в поэзию именно Иосиф Бродский, точнее даже сказать – «напомнил, что она есть».

Он же открыл окно в европейское искусство, так что неофициальные поэты 70-х готов «творили при открытом окне». Они старались учить языки, чтобы читать тех, кто не был переведен. «К тому же, тот, кто знал язык, обладал определенной свободой. По крайней мере, доступом к информации, которая не могла быть переведена в Советском Cоюзе», - напомнила Ольга Седакова.

Поэты обращались к творчеству современников, но еще больше – классиков, например, английских поэтов до Шекспира и других. Они внимательно вчитывались в русскую поэзию, но выбирали не тех поэтов и не те тексты, «которые проходили в школе». Одним из учителей был Пушкин, но его читали «не с точки зрения образа Татьяны и так далее», а старались прочувствовать, проанализировать нечто большее. Вообще, как сказала Седакова, «нужны были не актуальные тексты, но самое глубокое».

Почему-то один из вопросов после встречи был про Джойса – когда Ольга Седакова познакомилась с его творчеством. Ответила, что в конце 70-х годов. Тогда вообще многие – кто в переводе, кто в оригинале – читали достаточно сложные тексты, в которых говорилось о серьезных проблемах, онтологических, основных, а если говорить о художественной стороне – те, в которых поиски шли на самом высоком уровне.

«Если сравнивать с тем, что сейчас… Например, тексты Улицкой не стали бы обсуждать», - такой пример привела Седакова. А обращались, например, к текстам Марселя Пруста.

Поэты были заняты поисками и размышлениями. И так совпало, что как раз в это время в Советском Cоюзе начался расцвет гуманитарной мысли. Лотман и его школа, Аверинцев (без школы, потому что ему не давали преподавать), Пятигорский… Научные труды, в частности, труды по филологии (которые читала и сама Ольга Седакова) стали учителями или теми, на кого ориентировались молодые авторы. Научные труды читались с тем, чтобы через них понять и прочувствовать, чем жили люди, на мнения, ощущения, размышления которых можно было как-то полагаться, ориентироваться, с чьими словами соотносить собственные поиски и наблюдения.

Получился такой вот союз неофициального творчества и науки, чьи представители (признанные высочайшими специалистами в своих областях) подчас были гонимы или не вполне разрешены в советском обществе.

Что касается поэзии, весь этот литературный круг, точнее, все, что происходило – собрания, обсуждения – практически не документированы. «У нас не было фотоаппаратов, никто почти ничего не записывал», - рассказывает Седакова. Сведения об этом времени и об этой жизни остались во многом в воспоминаниях. Иной раз приоткрыть завесу над историей помогает критика, но в сообществе неофициальных поэтов ее не было.

«Официальные критики этим не интересовались, а сами поэты были настолько гонимы, что допускать критику еще и внутри сообщества было как-то не принято», - вспоминает Седакова.

Хотя, кончено, выяснения отношений были, и бывало, что доходило даже до драки, если два литератора не сходились в понимании какой-то литературной темы или сущности поэзии.

Зрители

Конечно, делались какие-то самиздатовские сборники, антологии. Саму Ольгу Седакову один итальянский издатель просил отобрать стихотворения для такой антологии… но был разочарован. Он ожидал, что в среде запрещенных поэтов будет процветать поэтическая лирика, а там была «какая-то метафизика». «Он не понимал, что именно метафизика и была политическим актом. Потому что это было сопротивлением тому плоскому марксистскому материалистическому миру, который насаждался и из которого мы, по существу, не могли бы и выглянуть», - поясняет Седакова.

Нашими поэтами интересовались за границей. Например, в Америке. Слависты читали, изучали, делали свои антологии… Иногда слишком объемные, включавшие в себя буквально все, что писалось у нас, без всякого отбора. «Так что это собрание может производить впечатление кошмара», - говорит Ольга Седакова.

Зрители

Ей задают вопросы, просят уточнить фамилии, кто именно относится к этим неофициальным поэтам. Она называет – Виктор Кривулин, Леонид Аронзон, Петр Чейгин, Сергей Стратановский… И читает стихотворения.

«Всех назвать невозможно», - приходится говорить едва ли не в каждом ответе.

Ольга Седакова читает стихотворения Виктора Кривулина

Но дело ведь не в том, чтобы перечислить всех, четко понять, какие существовали направления. Этот разговор – встреча с тем миром, о котором, наверное, многие не знали, но который был, и благодаря которому многое было и стало возможным впоследствии.

Вообще говоря, «Беседы о культуре» Ольги Седаковой – это цикл встреч с литераторами, художниками, композиторами. Приглашается человек – и Ольга Седакова ведет с ним беседу.

Вчера она рассказывала сама, не приглашая никого.

«Будем считать, что сегодня были приглашены все те поэты, о которых мы говорили, и многих из которых уже нет в живых», - скакала сама Седакова.

Думается, встреча с ними и с их миром состоялась.