Только в России есть весна (ч.2)

Сегодня мы беседуем с философом и публицистом Татьяной Михайловной Горичевой, автором книги «Только в России есть весна, или о трагедии современного Запада» (М., Русский хронограф, 2006)  о наиболее поразивших её на Западе встречах с христианами. «Здесь, на Западе, - записала Татьяна Михайловна в своём дневнике 1 апреля 1986 года, - я встретила людей, несущих бесстрашие любви, безумие радости, полноту церковности».

- В Россию я стала приезжать лет пятнадцать тому назад. Последние два года вижу, что наконец появился русский патриотизм. Уже никто не торопится на Канарские острова. Люди успокоились и немножко обрели своё достоинство, в том числе молодёжь. Я очень рада слышать, что Вы учились на Западе, думаю, Вас это многому научило.

- Да, это помогло мне, прежде всего, переоценить и еще сильнее полюбить Родину. Не в том смысле, что не любила ее до того, но в том, что в разлуке восприятие любви обостряется. И именно живя на Западе, вдали от Отечества, ты можешь по-настоящему оценить, какое сокровище имеешь!

- Несомненно, Запад - это пустыня. И когда я приехала к отцу Адриану, в Печоры, он сказал: «Татьяна, ну что, сухо там, сухо?» Я говорю: «Сухо, батюшка». Даже Бальтазар, крупный католический богослов, сказал, когда я приехала в Швейцарию: «Татьяна, но ведь здесь же ужасно скучно! Почему Вы из России уехали?» И холодно, и одиноко. Западный человек живёт в пустыне, но тут у него есть преимущество - возможность благодарить Бога за то малое, что он имеет.

- Татьяна Михайловна, но все же, давайте не будем пугать тех, кому не приходилось бывать на Западе, и поговорим о положительных образах современного Запада. Расскажите о тех встречах, которые оставили неизгладимый след в Вашем сердце?

- Да, мне удивительно повезло, потому что из диссидентов, изгнанных на Запад, у нас было очень мало людей верующих и истинно жаждущих служения Церкви. Все как-то растворились - кто-то стали писателем, кто-то вообще исчез. А я была счастлива, потому что меня сразу пригласили выступать на один церковный конгресс и там заметили. После этого я выступала, например, уже вместе с Жаном Ванье. Знаете, Жан Ванье - это удивительная фигура. Он оратор, харизматик и необыкновенно красивая духовно личность. А главное это человек, который создал деревню для монголоидных больных с синдромом Дауна. У нас после детских домов таких людей отдают в стационары для хронически больных, где те быстро умирают. Жан Ванье поселил их в квартиры вместе со здоровыми людьми: двух здоровых и двух больных в каждую. Знающие об этом проекте,  приезжают со всего мира в эту деревню, чтобы помочь. К примеру, часто там проводят свои каникулы студенты из Америки. Степень болезни у всех разная, есть те, кто больше похож на нас, здоровых, а есть и те, кто не говорит и не ходит, есть и бесноватые. Я выступала перед ними, 500 человек сидели и слушали. И такое это было счастье в нашем единстве! Человек с синдромом Дауна совсем не ниже нас.

- Вспоминаю, как однажды мы посещали Дом ребёнка под Москвой. Привезли игрушки, привезли подарки. Воспитательницы повели нас в группу, где как раз были детки с синдромом Дауна. Вышли мы из этого Дома ребёнка и молча, нас было четверо, шли по дороге к станции, потом вдруг все заговорили: «они словно ангелы, и, может быть, видят Бога «лицом к лицу», в отличие от нас, смотрящих «сквозь тусклое стекло». Они счастливее нас...»

- Точно! Когда в России я начала посещать эти дома, например, 1-й интернат в Петергофе, и там стала крёстной мамой многих больных детишек, то заметила то же, что и Вы. Во-первых, они рисуют невероятно радостные райские картины, как будто бы они из рая не выходили. Во-вторых, у них действительно нет социальной, рационалистической цензуры, они непосредственно выражают то, что мы скрываем. Когда в петергофском интернате мы крестили 60 мальчишек, а длилось это 4 часа, их крестил один строгий батюшка с Украины, никто не шевельнулся! Они вошли в храм, закричали: «Красиво!», а потом стояли словно блаженные. А ведь как тяжело маленькому ребёнку быть без движений 4 часа, нормальные дети не выстояли бы! Значит, действительно для них границы между тем и этим миром нет.

Я видела Лабепьера. Его лицо так прекрасно и выразительно! Ему 90 лет. И 60 из них он занимается теми, кто от холода умирает в Париже. Эти люди чаще всего наркоманы или сумасшедшие, они не думают о себе, просто засыпают где-нибудь на улицах. Каждый год он говорит: «Франция, позор! Париж, позор! Позор вам всем, парижанам! Сегодня ночью два человека замёрзли!» Я помню те времена, ещё несколько лет тому назад, когда он шёл по улице, - сейчас он живёт в монастыре - за ним бежали француженки и французы, сдирали с себя драгоценности и бросали ему. Сам он жил всегда невероятно скромно. Когда мы с ним беседовали, а он прочёл мои книги на французском и долго расспрашивал меня, то оказалось, что он интересуется нами всеми гораздо больше, чем мы им.

- В связи с этим возникает вопрос. Всё-таки цивилизацию, сохранение цивилизации определяет в экзистенциональном смысле личность или общество?

- И личность, и общество, потому что личность, как Вы понимаете, это не индивидуум. Индивидуум - это то, что как атом всегда замкнуто на самом себе. А личность - это то, что открыто обществу. Это лик. У нас, в России, больше выражено личностное, соборное начало. В Германии тоже. Франция - в большей мере страна индивидуалистов, людей, влюблённых в самих себя.

Если мы говорим о святых людях, то это личности, потому что Сам Господь есть личность, par excellence. Мы все эмбрионы и еще не доросли до возраста Христова, но должны стать личностями с большой буквы.

Говоря о странах, надо заметить, что в Германии церкви более полны, чем во Франции. Там есть сильные церковные структуры, которые могут объединить народ и сделать колоссальное добро. 40% зарплаты немцев уходит на пожертвования, то есть, странам третьего мира больше всего жертвует Германия. 80% процентов пожертвований в нашу страну приходит также из Германии.

А во Франции это одиночки, вот почему я сейчас называла Лабепьера, Жана Ванье. Там Церковь не такая богатая, как в Германии. Но «врачи без границ» - это французы по большей части. Они сидят в бразильских тюрьмах, защищают Амазонию, ходят по бидонвилям в третьем мире. Самые смелые, дерзновенные - французы, «мушкетёры», можно сказать. Вот работала в Африке Эммануэль Сёр, ей уже за 90 лет, удивительная женщина! Сейчас ко мне приезжала Анжелика, она, правда, немка, но живёт тоже во всём мире. Она подвизается в бразильских тюрьмах, которые переполнены хуже наших русских тюрем, там проповедует. Один раз её чуть было не убили крестом. И всё равно она счастлива и вновь и вновь возвращается туда с помощью и проповедью.

- Выходит, на Западе можно уже говорить о том, что обряд умер, церкви превращены в музеи вина или ещё в какие-то заведения, как мы видели, например, в Кремсе, в Австрии. Там Музей виноделия занимает подвалы бывшего доминиканского монастыря. А в бывшем монастыре капуцинов XVII века развернута экспозиция лучших вин Нижней Австрии. Это типично для Европы. Но живо всё-таки сердце людей. Возникает вопрос: сколько можно продержаться на этом сердце без таинств?

- Вот именно, что нельзя продержаться. Скажу лично о себе. Я живу в Европе более 25 лет, езжу по всему миру. И есть такие места, где нет православной Церкви, где невозможно причаститься, и если бы сейчас меня не пустили обратно в Россию, то это было бы моей смертью. А люди, живущие на Западе, они всё-таки там выросли, это их земля, и она святая. Ведь говорят: «Франция - старшая дочь Господа». Там столько святынь, столько мучеников, есть основы, на которых можно строить жизнь, есть очень хорошие священники.

Правда, европейским народам грозит физическая погибель, потому что рождаемость в Европе очень низкая. Жители Африки, Азии,  Китая - все едут на заработки в Европу. А у них рождаемость, напротив, очень высокая. Кроме того, мусульмане крайне агрессивны, и как верующие они сильнее в своей вере, чем западные христиане.

- Вместе с тем в Ваших работах звучит мысль о том, что Запад всё же многого ждёт от нас, от России, в смысле духовной поддержки.

- Запад не только ждёт, но и получает. Когда я приезжаю на Запад, то о чём я говорю со своими друзьями - с французами, с немцами, с итальянцами? Только о России. Мы  читаем книги, ходим на выставки, занимаемся прочими вещами, но говорим только о России, мы живём Россией. Вы посмотрите, ведь сейчас нет настоящей литературы на Западе. Ну кто? Уэльбек что ли? Это не писатель, это так, это как наш Сорокин. Ну нельзя же без конца читать Сорокина и Уэльбека или Виктора Ерофеева! Нет живописи, только какие-то инсталляции. Недавно мы посетили Центр Помпиду, там под заголовком «Творчество и разрушение» были выставлены какие-то треугольники, линии, кубы. Просто выйти на улицу - гораздо интереснее! Вместе с тем, есть маленькие островки, есть Тэзе, например. Это такое протестантское место, куда до сих пор приезжают тысячные толпы молодёжи каждый день, и они поют «Кирие элеисон». Может быть, они не так глубоко молятся, но понимают, что такое молитва.

- Да, но есть и православные монастыри, вот, например, во Франции подворья афонского монастыря Симонопетра на юге страны, где сама жизнь!

- Несомненно, во Франции где-то около пятнадцати православных монастырей, и они очень хорошие. В Германии тоже есть удивительные монастыри, под Дюссельдорфом, и народу очень много туда приезжает. С другой стороны, понимаете, это Запад, и это настолько отличается... Как Вы сказали в начале, и запахов нет, и краски другие, и история другая, и языки. Нашу Литургию по-французски я не могу воспринимать. По-немецки могу немножко. Но всё равно это Запад. И я против всяких концертов, где соединяется православный акафист с харизматической гитарой и приплясыванием впридачу. Это для меня самое страшное.

Понимаете, форма очень важна. В Литургии форма и содержание абсолютно совпадают. А форма даётся и солнцем той страны, в которой мы живём, и землёй, и бытом, и историей. Должно всё органично сочетаться.

Продолжение следует