1418 погасших свечек памяти павших

Возле Вечного огня у ступеней музея десяток активистов и активисток движения «Молодая гвардия» расставляет свечи в виде числа «70». Охрана не пускает никого, даже раввина Зиновия Когана, в Центральный музей ВОВ: говорят, рано, хотя, если верить объявлению, все уже давно идет полным ходом.

Юные «молодогвардейцы» общаются с «Молодыми москвичами». Организации разные, форменные футболки очень похожи. Ребятам из «гвардии» по 15 лет — они пока только кандидаты в члены.

— Предложили, я и пришел.

— А где предложили?

— Девушка, вы чем интересуетесь? — в разговор включается очень-очень корректный молодой человек в штатском.

— Как в организацию вступают.

— Сугубо добровольно! — от нежелательного внимания прессы молодой человек своих ребят готов решительно ограждать.

Как можно надеть на целую организацию белую футболку с красной буквой «Я» на все пузо— для меня странный вопрос.

— Мы увидим свои фото в газете? — интересуются ребята постарше.

— Нет, только на православном сайте «Татьянин день».

— Это какой-то женский журнал?

— Нет, православное интернет-издание МГУ.

— А какое православным дело до всего этого? — вопрос активиста ставит меня в тупик. Не потому, что я не знаю, зачем Церковь молится за усопших или почему именно накануне 22 июня усугубляет эту молитву. А потому, что в объявлении об акции сказано, что она проводится совместно Русской Православной Церковью и общественными организациями. Итак, какое Церкви дело до акции, которую она же проводит?

— Сейчас придет отец Всеволод Чаплин, он вам все объяснит, — отшучиваюсь я. Шутка неудачная: собеседник не знает, кто такой отец Всеволод.

Но отец Всеволод не пришел и ответить молодому человеку на его недоумение не мог. Да и вообще ни один священник не пришел. Они послужили панихиду в Елоховском, зажгли памятную свечу, которую все и встречают сейчас… А поучаствовать в событиях на Поклонке пришел раввин Зиновий Коган.

— Господь вас благословит! — говорит он мне.

— Простите, но у нас с вами разные Боги, — смущаюсь я, не будучи уверена в богословской точности ответа, но и не имея желания мимикрировать под «свою».

 К Вечному огню движется странная процессия. Два-три десятка человек с большой хоругвью — больше напоминающей театральный реквизит, чем церковную святыню. Люди в красных футболках — не успела ни рассмотреть логотип, ни спросить их, кто они, так быстро они ушли.

Депутатско-директорского вида дама ставит свою молодежь напротив Вечного огня и приглашает выступить «сына полка» — сплошь покрытого медалями ветерана, со странным распятием на груди — то ли священническим крестом, то ли очередной наградой. «Я не герой, я простой мальчишка сорокапервых годов, который убежал на фронт в 13 лет, прошел от Москвы до Берлина, дважды был под расстрелом у немцев, был разведчиком…» Ветеран рассказывает, как его заслонила собой умиравшая женщина — и он, ребенок, остался жив: «33-я армия меня спасла». Он желает ребятам научиться всему в свое время, а еще — «Чистого голубого неба, душистого российского хлеба, прозрачной святой воды — и ни одного дня беды». Ветеран размашисто крестится, объявляется минута молчания.

— Ведь не подвел я вас? — тихонько спрашивает ветеран директрису-депутата. А группа уходит тихо и незаметно — как раз в это время громкоговоритель заявляет, что пора встречать свечу из Елоховского.

 Две машины и десятки байкеров. Большие серьезные мужчины, увешанные цепями и кинжалами. Изящные молодые люди в коже и заклепках. Хирург (Александр Залдостанов) руководит — где «парковать» байки. Он не может взять свечу от лица байкеров: прихрамывает и опирается на палку; его люди спокойны, даже когда им объясняют, что в музей, возможно, придется проходить через рамки. «Зазвеним», — тихонько говорят.

Глава комитета по информационной политике Госдумы Сергей Железняк обращается к собравшимся «братья и сестры». Свечу несут в Зал памяти и скорби. 15 свечей поменьше занимают места рядом с центральной — в память о подвиге союзных республик. По очереди говорят официальные лица — обращаются к байкерам и прессе, а простых людей в зале почти нет, даже молодогвардейцы куда-то спрятались. Зампред партии "Яблоко" Ирина Яровая рассказывает о подвиге людей, которые не задумываясь пошли на фронт, оставив любимых в тылу, о том, как сегодня из воина-освободителя делают образ оккупанта, как сегодня на Поклонную Гору якобы пришли тысячи людей почтить подвиг павших. «Слова песни «Вставай, страна огромная» появились в один день — и не только у меня, но и у вас наверняка мурашки по коже, когда мы слышим эту песню…» — «А когда это было, не подскажете?» — перебивают даму из зала. Справка «ТД»: первоначальный вариант песни создан в  1916 году и посвящен войне «С германской силой тёмною, С тевтонскою ордой».

Когда слово дают Зиновию Когану, он преподает собравшимся уже общее Господне благословение. Православные байкеры принимают это молча. Компетентно ответить мог бы кто-нибудь из отцов, но…

Дождавшись конца речей, все ставят свечи перед монументом в зале — нас мало, но расплавленным парафином пахнет, как в детстве в поликлинике в процедурном кабинете. И люди быстро расходятся, только  журналисты делают последние кадры, а организаторы обсуждают, гасить ли свечи уже сейчас и во сколько зажечь утром.

На улице ожидаешь увидеть «70» из красных огней. Но их уже задул ветер.

— Все, у кого были зажигалки, уже ушли. Свечи все равно обратно погаснут, — девушка оправдывает свое нежелание зажигать цифры обратно и показывает обожженный палец. То правда, что фабричные свечки вовсе не желают гореть: «воюя» с одной, я нечаянно потушила другую…

Площадь пустеет, байкеры разъехались, сумерки сгущаются, вдалеке видно, как тучи проливаются ливнем на соседний район. Пора в метро.

На другом конце Поклонной Горы — у памятного знака с датой 1941 — зажигают другие свечи — 1418 штук по числу дней войны. Здесь свечи в стаканчиках горят бодро, и сначала кажется: ну вот хоть у кого-то получилось! Но почти сразу на «старших по званию» обнаруживаются галстуки с символикой партии «Яблоко», кто-то замечает, что ожидается дождь. «Объявите уже минуту молчания!» — и ее объявляют… Свечи продолжают зажигать и потом — я прошу «спички для беспартийных», спички мне дают, но свечи под моими руками все равно загораться не желают. Люди в основном идут мимо.

 Спустившись в переход к метро, я понимаю, где надо было бы проводить акцию. Почему-то освещения здесь нет, и люди угадываются по ярким экранам мобильников, да надрывается гитара уличного музыканта.   Здесь, во-первых, темно — и красиво бы смотрелось, и пользу людям принесло бы; во-вторых, дождя не будет,  в-третьих, вместо ветра только слабый сквозняк. В-четвертых, все поместились бы. В пятых, не возникало бы вопросов к тем, кто устраивает политические акции по поводу памяти погибших. Флешмобы отдельно, политика отдельно, к святыням -  с благоговением.

* Описание относится к 21 июня  и не затрагивает мероприятий 22 июня (концерта-реквиема и др.)