Песни казачьи и богатырские

– Нет, – пожала плечами я. На мониторе шли политические баталии, и неведомый Растеряев меня в эту минуту решительно не интересовал.

– Погоди! – подруга решительно закликала мышью. – Вот он!

Пришлось отвлечься, перевести взгляд на ее экран.

Из зимней Нормандии мы перенеслись на летнее – в зените лета – русское поле. Во поле стоял непримечательной среднерусской наружности парень, которого я искренне и всерьез приняла за сельского жителя. На его обнаженном торсе висела гармонь. Или – аккордеон? Баян? Впервые в жизни именно Растеряев заставил меня устыдиться моего снобизма, из которого я так и не разобралась, чем гармонь отличается от аккордеона. Но, во всяком случае – не обрыдшая, избывшая себя бардовская гитара.

Он бесшабашно тряхнул головой, с обаятельной лихостью сверкнул глазами, и запел собственного сочинения казачью песню.

Теплый ветер в поле летал, гулял, глядел, а потом 

Этот ветер в окна влетел и мне рассказал он шепотом:

«Очень много смуглых ребят уже сегодняшним вечером 

К нам придут рубить всех подряд, крича на тюркском наречии». 

А я в свои пятнадцать годков понюхал смерти пороху,

Голову снимаю легко, как будто шляпку с подсолнуха

Не рискуй с такой детворой на саблях в поле тягаться ты,

Было: выходил и один в соотношеньи к двенадцати.

Немудреное исполнение, простые слова. Но они цепляли за что-то столь же простое в душе, простое, но то, без чего нельзя прожить. Прапамять о той Руси, что одною рукой вела борозду, а другой держала меч – не нагрянут ли охотники до чужого добра?

Подходи ребятки, давай! 
Я нараспашку весь, будто в исподнице. 
Пика - это мой каравай: 
Кто рот раззявит - тот в раз успокоится! 
Хура-хура-хура-хура корк! 
Слышу турецкие возгласы резкие. 
А вон тому красивому щас 
В голову дам заточённой железкою!

Боевая песня. А ведь боевые песни, как известно, нужны не только для боя. Они нужны для ощущения плеча рядом, сплоченности, они нужны, когда плохо.

Но, воротясь в Москву, я как-то закрутилась и забыла о взявшем за душу клипе. Даже имя в памяти не удержалось. Однако жизнь его напомнила.

– Ты слышала Растеряева? – недели три назад спросила еще одна моя подруга, с которой мы майским вечером пили чай на моей московской кухне. – «Георгиевскую ленточку»?

Я поперхнулась чаем. Эта молодая современная женщина, радио-журналистка, подобно всем тридцатилетним вообще имеет стойкую аллергию на любой казенный официоз.

А подруга уже кинулась к моему ноутбуку.

Эти озорные глаза я узнала сразу, хотя веселья в них, на сей раз, не было.

Сегодня эту ленточку носить

На сумке можно, можно - в виде брошки,

Но я прекрасно помню и без лент,

Как бабка не выбрасывала крошки.

Как много лишнего мы слышим в дни побед,

Но только этой патоке с елеем 

Не очень верят те, кто в десять лет

Питался, в основном, столярным клеем.

А время умножает всё на «ноль»,

Меняет поколенье поколением,

И вот войны подлеченная боль

Приходит лишь весенним обострением.

Над этой болью многие кружат,

Как вороньё, как чайки... И так рады,

Как будто свой кусок урвать хотят

Бетонной-героической блокады.

Песня длилась – без единой фальшивой ноты. Тут я уже запомнила имя – Игорь Растеряев. Запомнила и сама полазала по сети.

Но, только услышав песню «Ромашки», я поняла, что Растеряев – это очень серьезно. Что не случайно люди разного возраста, разных интересов, задают один и тот же вопрос: «Ты слышала Растеряева?».

«Ромашки» – страшная песня. Все в том же своем образе сельского парня, актер из Санкт-Петербурга снова идет по полю – на кладбище. «К погибшим от алкоголя друзьям Ваську и Роману».

У меня лежит не один товарищ 
На одном из тех деревенских кладбищ,
Где теплый ветерок на овальной фотке
Песенку поёт о паленой водке. 

Себе такую дорогу
Ребята выбрали сами, 
Но, все же, кто-то, ей-Богу,
Их подтолкнул и подставил.
Чтоб ни работы, ни дома,
Чтоб пузырьки да рюмашки,
Чтоб вместо Васи и Ромы -
Лишь васильки да ромашки.

У меня лежит не один товарищ 
На одном из тех деревенских кладбищ,
Где теплый ветерок скачет изумленно,
Синие кресты, помня поименно.

Но все слова бесполезны,
И ничего не исправить. 
Придется в банке железной
Букет ромашек поставить.
Пускай стоит себе просто,
Пусть будет самым красивым
На деревенском погосте
Страны с названьем Россия. 

Мое поколение выросло на песнях Владимира Высоцкого. Я никогда не любила его творчества, но прекрасно понимала, почему не люблю. Для меня, московской девчонки, которой очень повезло родиться в своей семье, «национальным» было «Слово о полку Игореве», которое я знала наизусть – в древнерусском оригинале, разумеется. Хорошо, если подобное виденье мира было присуще хотя бы одному проценту населения. Ну а остальные 99%? Народ, подвергшийся прополке навыворот – когда вместо сорняков с кровью выдирались лучшие растения – «кулаки» и «середняки». Три поколения, выросшие в селах, где храмы превращены в склады, не умеющие перекрестить лба. И этот, не помнящий родства, народ, лишенный деревенской традиции и не ведающий городской, был переплеснут из деревень в большие города. Но изуродованный красными компрачикосами народ все же имел душу живу, страдающую, но немую. Голосом этого безмолвного и убогого народа и стал Высоцкий. Да, сам он не был «прост», но онемевшая душа искала голоса. И нашла его.

Популярность Высоцкого, как мы знаем, росла снизу: концерты в не самых шикарных клубах, магнитофонные записи… А наверху, в телевизоре – там пел Иосиф Кобзон. Очень не скоро певец и актер записал в «Мелодии» несколько пластинок. Разумеется, с наиболее «правильными» песнями. Не считаться с феноменом уже было невозможно. Но какая разница, что пластинок с Эдитой Пьехой было на миллион больше, если вся страна множила магнитофонные записи?

Сейчас возможностей побольше. Интернет, как-никак. Но, если никого нет, то и возможности вроде бы ни к чему.

Пока ученые мужи сшибались лбами в поисках национальной идентичности, Игорь Растеряев просто взял гармонь и вышел в поле. И – запел.

Но есть у Растеряева и то, чего у Высоцкого не было (видимо не могло и быть тогда, в том времени) – песни задорные, веселые. Именно веселые, а не смешные, это различие весьма существенно.

Разлетаются чёрные вороны, 

Уползают в леса упыри. 

Это мы едем, русские воины, 

Называют нас «богатыри». 

Богатырство не мерится возрастом, 

Дело в силушке и кураже. 

Вон, Илюха из Муромской области

К нам призвался за тридцать уже.

А ведь раченьем некоторых наших творческих личностей, алчущих художественно воплотить национальную идею, у меня было возникла аллергия на Илью Муромца. Я уж думала навсегда. Но «Илюха из Муромской области» в исполнении Растеряева нисколько не раздражает. Фальши, искусственности – нет. Есть достаточно условное и осовремененное художественное пространство, где вместо гуслей – гармонь, где тянутся к небу подсолнухи и крепко сидит в земле картошка.

В поле камень стоит занимательный, 

Три дороги указаны в нём.

Мы его прочитаем внимательно

И попрём как всегда напролом.

Змей Горынычу не покоряемся,

Пред Кащеем не падаем ниц. 

Нашей силушки хватит, ручаемся,

На пятьсот Шамаханских цариц. 

Да, не нужны те царицы нисколечко,

Все они наших девок тощей.

Нам вернуться б к Анюткам, да к Олечкам,

Да к родному котлу кислых щей. 

Да ещё бы печёной картошечки

И ещё бы солёных грибов. 

Эх, давай заливайся, гармошечка,

Подпевай нам степной ветерок.

Что занятно – в записи концерта слышно, как, когда певец объявляет новую песню, в зале дружно скандируют «Любо! Любо!!». Явление обретает очертания на глазах.

Хочу ли я сказать, что Игорь Растеряев – Владимир Высоцкий нового времени? Нет! Чтоб не сглазить, я покуда поостерегусь.

Во-первых, для того, чтобы дорасти до феномена «народного голоса» нужно, как ни странно, количество. Таких шедевров, как «Казачья песня», «Богатыри», «Ромашки», «Георгиевская ленточка» и «Русская дорога» должно стать десятки. Что же, Растеряев молод, а «силушки», похоже, немало.

Другая опасность – покуда песни не набрали критической массы, не потащили сами певца за собой туда, где уже почти не ошибаются, потому, что человеческое «я» отступает перед иной силой, в любой момент возможен faux pas. Не возможен, пожалуй, неизбежен. Но лишь бы не завел слишком далеко.

С огорчением я нашла ролик, где Игорь поет довольно похабные куплеты (одно утешение – из раннего творчества). Кстати, не очень и остроумные, но не в том дело.

Игорь Растеряев не любит «гламурных дур». Но именно «гламурной дуре»  – глянцевой «журналистке» Калядиной – дали «Русского Букера» за мат, срам и смрад. Давали, естественно, другие «гламурные дуры» с «гламурными дураками» – те, кто хочет, чтобы русский язык захлебнулся в мате, а русский народ в пьяной блевотине. И того, чтобы разврат (еще один спутник народного вырождения) и дальше почитался нормой.

Насколько я успела узнать Растеряев поборник трезвой здоровой жизни. Хочется не только того, чтобы хлопья черные матерщины осыпались полностью, но и того, чтобы уже подспудно поднятые на щит в «Богатырях» семейные ценности и наше «северное целомудрие», и дальше отражались в его песнях.

В стране, где все телеканалы оккупированы бездарностью и пошлостью, но где люди скоро попросту перестанут смотреть телевизор, у таланта есть все шансы взлететь очень высоко. Игорь Растеряев – еще не народный голос. Но он вполне может им стать.

Успехов, Игорь!