Чемодан

Когда-то Петр Кириллович был красавцем и гордецом. Больше всего на свете он ценил независимость и свою способность никогда ни в чем не одалживаться. Еще он был знаменитым геологоразведчиком, доцентом и научным авторитетом. У него было много книг и женщин, но хранил и ценил он только книги. С женщинами он умел вовремя расставаться. Одна из них родила от него дочь. Однако и эта, почти сразу забытая им дама, не стала к нему, по излюбленному выражению Петра Кирилловича, «цепляться»,  и он смог сохранить прежнюю независимость. Вскоре он эмигрировал в Америку, где сделал неплохую карьеру.

В 90-е годы бывший сослуживец привез ему из России адрес дочери и рассказал Петру Кирилловичу, что мать ее уже умерла, но что у него есть два внука. Петр Кириллович озлился на сослуживца за плохо замаскированную попытку давить ему на сознательность и лезть не в свое дело, но адрес сохранил. Не то, что бы эти новости его совсем не тронули, хотя он и не мог вспомнить имени своей бывшей возлюбленной, и долго не понимал, о ком вообще шла речь. Наличие внуков даже приятно пощекотало самолюбие. Просто он разумно посчитал, что все это для него уже поздно, а роль блудного дедушки не для него. Теперь этот адрес лежал в побитом жизнью чемодане в чужом гараже.

Совестливые соседи, наивно решившие, что камни в чемодане представляют научную, если не денежную ценность, избавились от громоздкого, отрывающего руки гаражного жильца только год спустя, с облегчением вручив его проезжему геологу. И хотя геологу хватило одного взгляда на коллекцию, чтобы убедиться в ее чисто сентиментальной, как говорят американцы, ценности, он также не решился выбросить чемодан или даже отдать минералы в ближайшую начальную школу. То ли адрес дочери, лежавший сверху, то ли профессиональная солидарность заставили пожилого и не очень здорового человека отвезти чемодан к себе на Аляску. Геолог был женат на русской и надеялся, что кто-нибудь из едущих в Петербург знакомых или друзей возьмет оказию.

Но чемодан и тут надолго застрял. Проклиная свою и мужнину порядочность, добросердечная жена геолога натыкалась о чемодан, казалось, навсегда засевший в их доме. Чемодан, как гроб, темнел из-за угла, старый, уродливый и никому не нужный. Будучи всем, что осталось от покойного, эти остатки-останки превратились в неподъемную кожаную мумию с каменным нутром, с каждым днем все больше тяготящую хозяев. Товарки нашептывали и без того измученной хозяйке, что чемодан принесет несчастье, что его надо выбросить или даже сжечь. Но та упорствовала, так как дочь умершего, которой сразу позвонили, неожиданно заплакала в телефон, горячо благодарила за спасение чемодана и сказала, что будет ждать.

Чемодан, однако, не отправлялся. Отчаявшиеся хозяева стали предлагать заплатить за его перевозку. С дочери покойного, музыкального критика, взять было нечего. Но и с доплатой никто не соглашался его везти. Придут, посмотрят, и откажутся. Несколько раз оказии срывались, когда все уже совсем было готово. Впечатлительному уму могло даже показаться, что он приносит-таки несчастье тем, кто соглашался его взять. На одного согласившегося командировочного чемодан навлек гнев начальства, скандал на службе, обиду отправителей и полный разрыв когда-то хороших отношений. Потенциальным перевозчикам отказывали в визе, они заболевали, опаздывали, теряли документы. Увезти его удалось только чете паломников, ехавших с Аляски на Валаам. Но и они намучились. Их виза, давно готовая, отчего-то не приходила, и они получили ее только в аэропорту, за час до вылета, когда уже  потеряли всякую надежду.

Когда чемодан, наконец, доехал до Петербурга, ни дочь и ни ее муж Владимир не смогли его сразу забрать. В день его прибытия у них родился ребенок, девочка, событие тем более примечательное, что роженице было 49 лет, что было даже освещено в местной прессе. Дочери покойного вообще значительно больше повезло в жизни, чем ее матери, а теперь судьба преподнесла ей этот осенний подарок. Радостное событие оттянуло воссоединение наследницы с наследием, и чемодан пропылился еще несколько недель в чьем-то коридоре.

Зять геолога, оперный певец, в благодарность за услугу, подарил паломникам хорошего вина и контрамарки на свои концерты, но опасался говорить о прибытии чемодана жене. Та всю жизнь собирала сведения о своем отце, и дома хранились его научные труды, папки со старыми газетами, копия фотографии со стены почета из Горного института и даже привезенный тем самым сослуживцем из Америки отчет о конференции с именем отца в списке докладчиков. Об отцовском чемодане она узнала в то же время, что и о нежданной беременности. И та и другая новости вызвали бурю в семье. Сыновья в один голос возмутились решению родителей с благодарностью принять оба дара судьбы. Родителям уже давно были отведены почетные роли бабушки и дедушки, и изменение в пенсионных планах вызвало поддержанное общественностью негодование. А уж дочерней нежности к старому чемодану не разделял никто. Во-первых, у них и так мало места, во-вторых, покойник не заслужил всей этой возни с его посмертными сувенирами, в-третьих – какого черта? Однако постепенно великовозрастные братья смирились с мыслью о запоздалой сестренке, а о чемодане забыли. Владимир же видел, что в ожидании таинственного чемодана, совпавшим с ожиданием младенца, жене стало казаться, что это послание с того света адресовано именно ей, что оно откроет ей, наконец, тайну об отце и закроет болезненную главу в ее жизни. От отца она ничего никогда не получала. Мать так и умерла, ничего не рассказав об их встрече и ее рождении. Добрые же люди, переславшие им чемодан отца, упомянули, что в нем были альбомы фотографий, и тайная надежда забралась в душу. Таинственное совпадение, по которому упорно молчавшее прошлое и уже, казалось, исчерпавшее себя будущее, одновременно ворвались в ее размеренную, почти предпенсионную жизнь, стало казаться ей судьбоносным. В вечной детской попытке во что бы то ни стало оправдать родителя она давно связала самоубийство отца со своей участью, а чудесная беременность теперь виделась примирением и утешением его измученной душе. 

Владимир уже шел забирать чемодан с тяжелым сердцем. Когда же он увидел облезлого, будто обгорелого, кожаного уродца, у него похолодело внутри. Неудобная ручка как зубами вцепилась в руку, и чемодан резко потянул его вниз. Радуясь, что он, слава Богу, на машине, Владимир уложил уродца в багажник. Неприятное чувство не проходило, но, повторяя себе, что, в конце концов, это не его отец и не его чемодан, Владимир сел за руль. Машина не заводилась.

Как человек искусства, в машинах Владимир разбирался слабо, и позвонил приятелю, живущему сравнительно недалеко. Маясь ожиданием и дурным предчувствием, он открыл чемодан. Пахнущее старостью нутро было сплошь заполнено образцами горных пород, аккуратно завернутых и надписанных. Сверху же лежали два фотоальбома. Сначала Владимир смотрел рассеянно, пропуская страницы, но, вглядевшись, напрягся, и начал альбом сначала.

Скрючившись над альбомом, Владимир на каждой странице вглядывался  в дно и то же единственное лицо: Петр Кириллович - на курорте, в панаме и шортах, Петр Кириллович -  на скамейке в Летнем, Петр Кириллович - за кафедрой, на фоне Горного Института и на фоне Эльбруса, на лыжах, на пляже, в Прибалтике и в Крыму. Но абсолютное большинство было, конечно, снято, в геологических партиях: Петр Кириллович с другими геологами, в палатке, у костра, но чаще один, в Сибири, на Урале, на Крайнем Севере...

Во втором альбоме постаревший Петр Кириллович путешествовал уже за рубежом, и Владимир узнавал Флоренцию, Париж, Лондон, Стокгольм. Других людей на фотографиях больше не было совсем. Но и Петр Кириллович на этих снимках  уменьшился до размеров незначительной фигурки на историческом фоне, а иногда и просто отсутствовал. В конце фотографии и вовсе перешли в открытки. Среди всех фотографий не было ни одного женского лица.

Владимир убрал альбомы и посмотрел на часы. Приятель задерживался – застрял в пробке совсем рядом. Начинало темнеть. Муж дочери покойного вынул из чемодана бумажку с адресом, снова закрыл чемодан и быстрыми шагами пошел прочь от машины, несколько кривясь на один бок под тяжестью ноши. Он очень торопился, боясь потерять решимость и пропустить приятеля. В Петербурге везде недалеко от воды, а грузила в данном случае не требовалось…

Владимир выпрямился и встряхнул онемевшей рукой. Приятель подъехал как раз, когда Владимир вернулся. Машина завелась, но друзья еще некоторое время о чем-то говорили, держась за приоткрытые дверцы своих неновых и непристижных автомобилей. Потом разъехались.

Елена Петровна долго сокрушалась о краже чемодана, даже подавала в милицию, но потом постепенно успокоилась. Малышка была слабая, беспокойная, много плакала, и они с мужем сбились в первые месяцы с ног. Но странно: усталость и досадная история с чемоданом их как-то даже сблизили. Кажется, никогда муж не был к ней так внимателен. Она и не знала, что он так ее любил.