Путешествие в Париж (часть 3)

Александро-Невский кафедральный собор

В первые годы православным религиозным центром Парижа стал Александро-Невских храм на улице Дарю. Митр. Евлогий вспоминал впоследствии: «Кого только тут не было! Люди всех состояний, возрастов и профессий: бывшие сановники и придворные, военные в затасканных френчах, интеллигенция, дамы, казаки, цыганки, старухи, дети... В холод, в непогоду - все такие же огромные толпы. Я, бывало, беспокоюсь, что люди мокнут под дождем, а один прихожанин иронически отозвался о толпившихся на дворе: «Дворяне» посудачить приходят...» В этих словах была доля правды, поскольку храм на рю Дарю стал в полном смысле слова живым центром эмигрантской жизни. В церковь шли не только помолиться, но и встретиться в церковной ограде со знакомыми, обменяться новостями, поговорить о политике, завязать какие-нибудь деловые связи. Однако главным побуждением была потребность помолиться.

Скорбные, озлобленные, измученные люди тянулись к храму как к единственному просвету среди мрака эмигрантского существования. Они несли сюда свои печали, упования и молитвы; тут забывали свое горе, обретали надежду на какое-то лучшее будущее. В первые годы религиозное усердие эмиграции было трогательное. Несмотря на горечь и ужас жизни, веяло религиозной весной, не было в людях той безнадежности, того уныния, которые овладели душами впоследствии»[1].

Большой красивый храм, недалеко от Триумфальной арки, с роскошным иконостасом и фресками в древнерусском стиле, и сегодня открыт. Что-то военное, дореволюционное есть в его убранстве, хотя, может быть, его история да небольшой ресторан напротив храма навевают такие ассоциации.

Свято-Сергиевское подворье и православный
богословский институт

«За оградой небольшой холм, за ним храм, несколько немолодых простеньких домов. С улицы ведет ввысь тропинка-лесенка, а вокруг разрослись каштаны, вечно переливается листва их, тени пробегают по земле, зеленоватый полумрак, зеленая мурава по склону, так до самой церкви.

Это русский монастырь имени великого святого. В стране нерусской ведет он свою жизнь, вызванивают колокола, идут службы, в соседнем помещении юноши изучают Богословие.

Ресторан «Петроград»

Немного не доходя до храма, в двух домах, нехитрых, по обеим сторонам дорожки живут некоторые насельники из духовенства и светские профессора науки богословской»[2]. 

Так начинает свой рассказ о Свято-Сергиевском подворье в Париже писатель Борис Зайцев. И сегодня, 75 лет спустя, долго блуждая по шумной парижской улице от метро, вдруг оказываешься в том же тихом дворике с зеленым холмом в глубине, покрытым деревьями и цветочными клумбами, за которыми так любил ухаживать архимандрит Киприан (Керн). Настоящая «пустынь» посреди шумного и суетного Парижа. Храм удивительный: каменный, но с каким-то сказочным деревянным крыльцом. И иконостас с росписями ему под стать: сразу вспоминаются древние деревянные храмы в архангельских и вологодских краях. Как-то очень легко представить себе живую творческую обстановку в стенах подворья и приютившегося здесь богословского института.

Средства на создание удалось собрать за полгода, а чуть позже - привлечь ученые богословские силы для создания первой высшей богословской школы за границей. Из Сербии приехал епископ Вениамин (Федченков), из Праги - профессоры о. Сергий Булгаков и Г. В. Флоровский. Архимандрит Киприан (Керн) писал о своих коллегах и атмосфере, царившей в те годы: «На вавилонских реках русского рассеяния дано было, по Промыслу Божию, передать пламень старой русской духовной культуры в руки ее молодых продолжателей. При рождении нашего Института встретились два поколения людей и представители двух разных течений русской мысли. С одной стороны, это были воспитанники и наставники старых русских Духовных Академий: сам митр. Евлогий, еп. Вениамин, А. В. Карташев и Н. Н. Голубковский. С другой стороны, широкой волной в состав нашей ученой коллегии влились люди, не принимавшие участия в дореволюционной школе, но пришедшие к богословскому гнозису у внеакадемических очагов вольной религиозной мысли: отчасти тот же о. Сергий Булгаков, В. В. Зеньковский, С. С. Безобразов (еп. Кассиан), Б. П. Вышеславцев, Г. В. Флоровский, а за ними и более молодые ученые, уже эмигрантской формации. Эта вторая группа была в те годы в тесной связи с Л. С. Франком, Н. О. Лосским, Н. А. Бердяевым и кн. Г. Н. Трубецким, в кламарском доме которого немало было продумано, пережито и высказано о будущем Богословском Институте. Все они принесли к зарождающемуся очагу богословской науки опыт старой и славной Духовной Академии, соединенный с исканиями и чаяниями любомудрствующей мысли...  

Свято-Сергиевское подворье

Две характерные особенности определили стиль и направление нашей школы и стали координатами ее ученой и учебной деятельности. С одной стороны, творческие дерзания ее руководителей, готовность приятия самых острых проблем современности, смелость историко-критического подхода к источникам богословского ведения, сознание необходимости быть на уровне научных требований эпохи. С другой, - быт и работа Института сразу же при его создании встали в рамки храмового благочестия. Ритм богослужебной жизни церкви, ее посты, праздники с их богатством литургического богословия едва ли не преобладают в нашей атмосфере. Митрополичьи служения в дни престольных праздников, строгие и длинные великопостные стояния, пострижения в монашество и рукоположения студентов и преподавателей Института, да просто, наконец, будничные утрени и ранние обедни в иконописно-декоративной обстановке нашего храма с его строгим пением и уставность - все это было и остается не меньшим источником богословского вдохновения, чем академические аудитории и библиотека»[3].

Сегодня институт продолжает принимать студентов, но преподавание идет на французском языке, как и большинство литературы и даже отчасти богослужение. Когда я после литургии походила к кресту, священник, статный, с большой бородой, напомнивший мне почему-то патриарха Сергия, спросил, откуда я. На мой ответ, из Москвы, улыбнулся и, переглянувшись с алтарником, сказал, что это сразу заметно. Я, честно говоря, так и не поняла, оценивать мне это как комплимент или наоборот.

Большинство мест, бывших центрами религиозной, культурной и общественной деятельности русской эмиграции, и теперь бережно сохранены. Только уже нет той бурлящей жизни, кипения мысли, многочисленных обществ, печатных изданий, бесконечных сборов средств на помощь соотечественникам, летние лагеря для детей, постройку или ремонт храмов. Все покрыто пеленой времени, только фотографии с родными лицами наших богословов, философов, писателей на фоне и поныне сохранившихся зданий напоминают о былом подъеме «русского» Парижа.

Сегодня Александро-Невский храм, так же как и церковь Успения в Сен-Женевьев де Буа и Свято-Сергиевское подворье находится в юрисдикции Константинопольского патриархата. Вот так сложилось, что в местах служения, работы и упокоения многих

«Пустынь» посреди шумного и суетного Парижа...

священнослужителей и богословов, вынужденных жить вне родины, но никогда в сердце не отделявших себя от нее и от родной Церкви, работавших в рассеянии на ее благо, теперь возносится имя Патриарха Константинопольского, а не Московского. Это чувствуется как-то особенно остро после долгожданного воссоединения Церквей. Однако, возможно, это просто сантименты, ведь самое главное - евхаристическое единство есть, и мы всегда можем взаимно поминать друг друга на Божественной Евхаристии.

[1] «Путь моей жизни», митрополит Евлогий (Георгиевский)

[2] Из книги «Река времен», Б. К. Зайцев. «Свято-Сергиевское подворье в Париже». Издательство «Алетейя» (СПб.) - 260 с.

[3] «Четверть века», Архимандрит Киприан (Керн). «Свято-Сергиевское подворье в Париже». Издательство «Алетейя» (СПб.) - 260 с.