Как сельские бабушки собрались на луну

Вдруг мы террористы?

Прионежское село N – по Архангельским меркам довольно большое. В соседних деревнях – где три жилых дома, где один (за жилые дома считаются только те, где кто-то зимует; летом народу побольше, но то «дачники»). А здесь только магазинов – три штуки, да еще частные: «Татьяна», «Меркурий» - такую «романтику» редко где встретишь. «На март месяц того года было у нас 114 человек по списку – я по выборам знаю», – говорит Надежда, живущая здесь уже двадцать лет. Вот у нее самой дети прописаны в селе, а живут в городе – считать их или нет? Молодежи вроде бы совсем не осталось. А все же в день нашего приезда в селе справляли свадьбу в одном дворе и юбилей в другом, так что практически все встречные с полным на то правом выписывали ногами замысловатые фигуры, да и у Надежды глаза блестели.

В давние времена село держалось животноводческой фермой. Надежда работала там ветеринаром, но ферма была, «да порушилась», а Надежда стала соцработником – теперь досматривает деревенских старушек.

Заброшенная школа в селе Калитинка. Архангельская область

Была раньше в селе и школа. Нам показывают три дома: большой рядом с «поповским», другой поменьше, третий совсем разрушенный – их последовательно занимала школа. В ней учился когда-то Надеждин муж Вася, но когда Надежда двадцать лет назад приехала в N на ферму специалистом, школу уже закрыли, а учеников стали возить в Каргополь. «В этом году и учеников-то – три человека, – говорит Надежда. – Автобус их возит, а нас до города не берет. Вдруг мы террористы? Нельзя». Все друг друга знают, все готовы заплатить за дорогу, но «не положено». Раньше было можно – в автобус набивались взрослые, дети уступали им места и ехали в школу прижатыми к поручням. Теперь водителю работу терять не хочется, а рейсовый автобус до деревни ходит раз в неделю – «по вторникам к клубу приезжает». Так что можно выйти на трассу и поймать попутку, а можно даже такси вызвать – триста рублей до Каргополя. Надежда говорит, бедовые головушки даже в Москву на такси ездят – пять тысяч в один конец… На деревне осталось две коровы – у Надежды да у ее подруги Кати, «что на углу живет». «Вот деревня и заросла. Были бы животные – так всю траву бы пообкосили», – говорит Надежда. Борщевик, впрочем, ядовитый, коровам не годится.

Борщевик около храма. Село N. Архангельская область

Храм «на кладбище» и «часовня» у ручья

Храм в N большой, когда-то бывший пятикупольным. Он раньше стоял на кладбище. Но нам об этом рассказали местные, а сами мы обошли его со всех сторон, отходили, подходили, фотографировали целиком и фрагментами, а никаких следов кладбища в траве и зарослях борщевика не заметили.

В советское время в храме хранили зерно, благодаря этому позаботились о кровле, так что храм по меньшей мере не рухнул и не сгнил; двадцать лет назад он уже стоял пустой. Сейчас в трапезной части прикручены баскетбольные кольца – еще недавно он явно служил спортзалом, но Надежда такого не припомнит. Теперь там только птичий помет и доски на полу, в алтаре – дыра на месте престола, да еще мы выкинули двух дохлых галок. Когда хочешь сфотографировать остатки «небес», вспышка выхватывает во множестве летящие с потолка пылинки.

Храм в селе N. Здесь был престол

Есть в N, кроме храма, еще одно почитаемое святым место. Только приезжий его не заметит, как мы не заметили кладбища. От села до озера идти пять километров, а на полпути есть местечко с источником, которое называют «часовня». Часовни там и в помине нет, но, судя по названию, когда-то была. Ручей в том месте никогда не замерзает, и по пути на озеро за ягодами там берут воду. Умыться этой водой – правило для всех, даже для самого беспечного пьянчужки. В какой-то год решили там мостки сделать – привезли даже брусья и доски, но дальше дело не пошло. А идея беседку соорудить у воды вызывает куда больше воодушевления, чем мысль о восстановлении храма в селе, «ведь и место там святое». Только местных поднять трудно: «Молодежь обленилась вся, пьет массово, деревня заросла борщевиком», – сетует Надежда. Но пройтись по домам, позвать на «субботник» хотя бы женщин она готова – можно будет в храме прибраться, а можно мостки на ручье соорудить.

Храм в селе N. Баскетбольные кольца

С небес – кто в музей, кто в милицию

В храме в N когда-то были «небеса» – потолочное перекрытие с росписями, традиционное для деревянных храмов Русского Севера. Можно на таких перекрытиях увидеть изображение «Небесной Литургии» - святых или ветхозаветных праотцев, молящихся изображенному в центральном круге Христу.

Небеса в храме в N. Вспышка выхватывает летящие с потолка пылинки

В N в подкуполье были многофигурные композиции (все же чаще всего там рисуют либо ряды серафимов, либо простые звездочки, а здесь – множество сюжетов из Писания). Сейчас под потолком – одна расписная доска и каркас, на котором раньше держались все остальные, а сейчас сквозь него видно изнанку кровли. Когда Надежда приехала в N двадцать лет назад, церковь, конечно, действующей уже не была, но небеса были на месте. «Все заходили посмотреть, а досмотрелись, что украли». Однажды какой-то заезжий человек предложил местным юнцам заработать – снять для него в храме картины. И они их сняли. На одну, видимо, сил не хватило, а может, она не соблазнила заказчика, так как расколота сверху донизу.

Небеса в храме в N. Сохранившийся фрагмент - выход из Ковчега после Всемирного потопа

Судьба «небес» сложилась нетривиально. То ли один из снимавших расписные доски для «заказчика» перед «работой» позвонил в милицию, то ли сельчане обеспокоились… Только на выезде из села предприимчивых приезжих ждала милиция. Охотников за церковной стариной взяли с поличным, а живопись перекочевала в запасники Каргопольского музея, где и лежит по сей день. Одного из участников-сельчан «Бог наказал» – дали два года условно.

Многоконфессиональное село

Сама Надежда ни в какого Бога не верит – говорит, что ей это не дано, и хоть пыталась читать Новый Завет, а ничего в нем не поняла. Слово «епископ» ей и вовсе незнакомо, поэтому к нашему рассказу о благословении правящего архиерея на поездки к деревянным храмам она отнеслась с самым большим подозрением. Зато в деревне верующие, по ее словам, уже есть. «Здесь многие начали уже приходить к этому», - говорит Надежда. «Много» для нее – это пока двое. Есть в селе медик Анна, ей слегка за тридцать, есть Павел, «очень эрудированный он, в бывшей конторке живет», – перечисляет Надежда, – им приходится в город в храм ездить… Аня и Паша «ни с того ни с сего стали верующими», – удивляется Надежда. Аня живет в здании, которое когда-то тоже успело побывать школой. Теперь полдома – медпункт, а вторая половина – Анина. В канун памяти Иоанна Предтечи мы Аню дома не застаем: в Каргополе «новый» храм – Предтеченский, так что у Аниной двери прислонена палка от метлы: никого дома нет.

Вера Анны и Павла кажется таинственной, но некоторые слухи запоминаются: мол, раньше ходили они в городе в «новый» храм, к отцу Борису, теперь почему-то стали ходить в другой, к отцу Алексею… Есть в округе и еще менее понятные «веры».

«Была у нас тут Нина Шилова, – вспоминает Надежда. – Она что-то знала. Так мы ходили к ней – ребенок если заболеет, или родишь – пуповинку зашептать…» Теперь другие времена: в селе живет «женщина, которая лечит», – приезжая из Ставрополя. «И что, ходят к ней? – Местные – никто. Она сама себя так неправильно поставила… – Порчу на кого-то навела? – Да нет, не порчу… высокомерие у нее какое-то. С города к ней ездят зато». Целительница к сельчанам не заходит, храмом тоже не интересуется – даже как каким-нибудь «местом силы».

Храм в селе N

До сих пор на памяти Надежды прибраться в заброшенной церкви пыталась только одна женщина – Алла, теперь уехавшая на Украину. Когда-то она надолго приезжала в N, проповедовала «свою веру – не поймешь какую, а только Аллилуйя, мимо икон напрямую кому-то молиться». Она в храме подметала и баб собирала. Только было это лет восемь назад, и с тех пор одного птичьего помета в храме накопилось немало.

Бабушки к Алле с ее «аллилуйей» потянулись – и даже как-то собрались с ней на луну улететь. Собрали котомки; «свекровь была у меня еще жива, – вспоминает Надежда. – Вот евонная мама, – показывает она на мужа Василия, – тоже сказала, что жизнь здесь, дескать, уже кончилась, и надо им на луну». Бабушки поджидали какого-то особенного числа, готовились. «Уж не знаю, во что эта вера, или вовсе это не вера, а суеверие или заблуждение», – говорит Надежда. «А что потом было? – Ясное дело, никто за ними не прилетел. – Это-то ясно, а что они дальше делали? – Разочаровались, что же еще… кто в чем». Алла из деревни уехала, но помнит ее тут не только Надежда.

Бабушки, которых соцработник досматривает, до сих пор уверены, что слышат голоса «оттуда». У одной погибший сын подает вести: здесь тунеядцем был, а «там» (не иначе, на луне) вроде начал работать. Другая сама «что-то видит». Надежда предпочитает в это не вникать: «никого не понимаю, не мое это, да и много их, запутаться можно», – и признается, что если всех сразу понять, то легко и с ума ненароком сойти. «Хотя все Бога поминают, только вот они без икон. А вы на какую икону молитесь и храм ваш где?» – неожиданно начинает спрашивать она. А то ведь далеко ходить за чудесами не надо: Надеждина подопечная тетя Настя тетрадку какую-то ведет, хотя раньше незрячая уже была. Приезжал к ней как-то из города священник, привез икону. Икону она оставила себе, но и тетрадку вести продолжает. «Они ж все на своем примере говорят – что вот и зрение у нее прозрело, и мысли появились откуда-то, писать стала. Я даже и поверила: даже и речь у них стала такая связная, а то все матюгались», – комментирует Надежда. То, что к нескольким старушкам на селе вернулось зрение, ее не удивляет.

Село Быковское на берегу Онеги. Брошенный дом

Впрочем, если на храме снова поднимутся купола, Надежда тоже не удивится. Этим летом до N добрались москвичи, собирающие информацию о деревянных храмах русского севера. Проект «Общее дело» подразумевает консервацию и реставрацию деревянных храмов и часовен. В каждом храме дело начинается с уборки. Может, уже сейчас они вместе с N-скими жителями удалили из храма посторонний мусор и обсуждают, сколько возьмут местные плотники за восстановление крыльца, от которого остался только потемневший след на фасаде, и не найдется ли какого крепко стоящего на ногах выходца из села, который решит, что храм на «кладбище» должен снова стать храмом, а кладбище – кладбищем…