Апостол многих российских народов

Есть люди, чья жизнь может поразить воображение современников и стать сюжетом для захватывающего исторического романа. Именно о таком человеке пойдет речь в статье, представленной на конкурс «Татьяниного дня». Роман об Н. И. Ильминском (а в нем были бы и герой выдающегося ума и дерзновения, и опасные приключения, и путешествия по экзотическим странам, и неожиданные повороты сюжета) — такой роман, увы, не написан и наша публикация лишь скромная дань памяти великого христианского ученого и миссионера.

К XIX веку история христианского просвещения нерусского (так называемого инородческого) населения России уже содержала в себе имена прославленных подвижников Стефана Пермского, Трифона Вятского, Гурия Казанского и многих других. Однако миссия среди многочисленных народов Российской империи до сих пор сталкивалась с множеством неразрешенных проблем. Главным камнем преткновения распространению христианства был язык проповеди, непонятный для большинства инородческого населения. В 1801 году сенаторы Спиридонов и Лопухин сообщали в итогах ревизии в Казанской губернии о татарах, черемисах (марийцах), вотяках (удмуртах), чувашах и мордве, что «некоторые из них мало, а большая часть совсем не разумеют российского языка».

Синод попытался наладить переводческую деятельность текстов Священного Писания, катехизиса и другой духовной литературы. Однако, по докладу Святейшему Синоду Вятского епископа Амвросия, переводы на инородческие языки начала XIX века были «иные написаны худо и против правил грамматики и орфографии…, а другие с подменою самого подлинника священного текста словено-российского…».

Лишь к середине столетия в деле инородческого просвещения произошли существенные изменения: так 25 мая 1842 года постановлением Синода предписывалось учреждение кафедры инородческих языков в Казанской Духовной Академии. Одним из первых ее выпускников стал Николай Ильминский, которому было суждено сыграть ключевую роль в судьбах инородческого просвещения.

Николай родился в Пензе, в семье протоиерея. Закончил семинарию и «как лучший по способностям, успехам и прилежанию ученик» был принят в Академию в 1842 году. «Маленький ростом, живой, как ртуть, красивенький студент, смуглый шатен с бойким и открытым взглядом, говорливый, остроумный, постоянно веселый, ко всем благожелательный и дружески любезный и при том богато одаренный всеми умственными качествами, он сразу сделался любимым товарищем в своем курсе» — таким описал студента Ильминского профессор П. Знаменский.

Учился Николай Ильминский блестяще, особо интересовался математикой, биологией, вместе с тем еще в семинарии проявилась его способность к изучению языков. Потому, когда в 1845 году в Академии наладили преподавание арабского и татарского, монгольского и калмыкского языков, Ильминский занялся новой специализацией в числе первых. Николай столь рьяно и успешно взялся за учебу, что уже через год (!) начальство Академии сочло возможным назначить молодого выпускника на кафедру инородческих языков в качестве преподавателя татарского и арабского (а арабский будет посложнее не только какого-нибудь английского, но и латинского и древнегреческого языков).

Однако знания, полученные в Академии, не удовлетворили молодого ученого, и он избрал весьма экстравагантный, но действенный способ изучения татарского: с разрешения муллы в марте 1847 года он поселился на чердаке татарской исламской школы. На этом, однако, начинающий ученый не остановился. В январе 1847 года вышло распоряжение Николая I о подготовке переводов на татарский богослужебных книг и вскоре начал свою деятельность Переводческий Комитет. Когда возник вопрос о том, понятны ли будут академические переводы татарам (с 1847 по 1850 гг. переведены были литургия Св. Иоанна Златоуста, Последование изобразительных канонов ко святому причащению, утреня и часть Евангелия от Матфея), Николай Ильминский, одев малахай, татарский халат, отправился в пешее путешествие по губернии. Кроме освоения татарского разговорного языка, его диалектов, Ильминского интересовали причины отхода новокрещенных татар в ислам…

Один ученик Ильминского об этом «хождении» писал: «некрещеные татары и их мулла принимали его радушно и откровенно беседовали с ним о вере: им нравилось, что он хорошо знал мусульманскую веру и язык, они были уверены, что он со временем сделается мусульманином… чтобы добыть разные нужные сведения, он, переходя из села в село пешком, подсаживался к проезжающим, заводил с ними разговоры о разных предметах». Цель своего путешествия Ильминский вынужден был скрывать, но все равно несколько раз его едва не побили (а могли ведь и убить за «совращение правоверных»). Каждый вечер ученый вел дневник, куда записывал новые слова. Однажды дочь хозяина дома, где остановился Ильминский спросила: «Николай, что ты все пишешь?». «Грехи свои записываю», — ответил будущий просветитель татар. «Ну, и дурак!» — неумно заметила девушка.

За два месяца Николай Иванович обошел пешком татарские деревни трех уездов. Только начавшаяся эпидемия холеры в начале октября 1848 прервала его путешествие.

В 1850 году Переводческий Комитет перевели в Петербург и Николай Иванович покинул Казань. Но и в Петербурге он пробыл едва год: в начале августа 1851 года Н. И. Ильминский выехал в родную Пензу, заехал в Казань, а в октябре уже был в Одессе, откуда отбыл в Константинополь. Так началось длительное путешествие на Восток, основной целью которого было изучение ислама в целях совершенствования миссионерской деятельности. Расходы в пути покрывались за счет жалования, выплачиваемого Синодом, по решению императора, оно было увеличено до 2000 рублей. Маршрут, которым следовал молодой ученый, впечатляет: 11 ноября 1851 года Н. И. Ильминский прибыл в Каир, где пробыл два года, обучаясь у видных исламских учителей. Много времени провел в сиро-ливанских православных монастырях. побывал в Фивах, посетил египетские пирамиды. В 1853 году ученый выехал в Палестину и Пасху встретил уже в Иерусалиме. Далее: Назарет, Бейрут, Смирна, Афины, Триест, наконец Вену и Варшава, откуда он и вернулся в Петербург. Во время путешествия ученый подробно изучил исламское богословие, персидский и турецкий языки, работал с многими древними манускриптами, познакомился с положение православных миссий на Востоке и антиисламскими сочинениями. В Россию Николай Иванович привез множество книг, приобретенных на сумму 1800 рублей.

Тем временем в Казанской Академии открылись миссионерские отделения, Н. И. Ильминский стал по прежнему преподавать арабский, а в 1856 году предпринял очередное «хождение» по татарским деревням.

В 1858 году Николай Иванович оставил Академию и уехал в Оренбург, где занялся изучением киргизского языка и составил словарь и учебник русского языка для киргизских школ. В Казань он вернулся уже в 1861 году и работал теперь как профессор турецкого и татарского языков в Казанском университете.

Через два года все наработки Н. И. Ильминского, полученные во время многолетней научной деятельности и далеких и опасных путешествий, нашли свое воплощение в одном, казалось бы, скромном эксперименте: священник Василий Тимофеев из крещеных татар, выучившийся на переводах Н. И. Ильминского, зимой 1863—64 гг. организовал у себя на дому школу. Его учениками стали три мальчика, которых земляки о. Василия отдали в учение. Обучение проходило на татарском и уже летом дети совершили со своим учителем миссионерскую поездку по татарским деревням, где для своих одноплеменников пели и читали на родном языке. Следующей зимой в школе обучалось 20 мальчиков. Так родилась Крещено-татарская школа.

К 1896 году в Казанской губернии подобных школ было уже 148, из которых 60 — для чуваш, 10 — для удмуртов, 7 — для марийцев и 2 для мордовских ребятишек. Занимавшиеся по программе, созданной Н. И. Ильминским, они изучали Закон Божий, русский язык, славянское и инородческое чтение, счет, письмо, занимались пением и, что интересно отметить, гимнастикой. Учителями этих школ были почти исключительно инородцы, которых с 1872 года специально готовила инородческая учительская семинария. Директором ее до самой смерти был Н. И. Ильминский. Незаурядная личность ученого и миссионера привлекла к себе множество учеников, с которыми он переписывался, обычно на их родном языке, до самой смерти, поддерживая педагогов-инородцев советами, рекомендациями и просто добрыми словами ободрения, столь необходимыми в трудной и часто неблагодарной работе миссионера. Таким образом, Ильминский воспитал своеобразное братство единомышленников, дав толчок целому миссионерскому движению.

В 1891 году, будучи уже больным (рак желудка), Николай Иванович жил в Троице-Сергиевой Лавре, где занимался переводами с еврейского со студентами-якутами. Еще за год до этого он составил завещание, в котором просил: «устроить дело моего погребения просто, по православному, чтобы лишь самые близкие, родные и знакомые — русские и инородцы проводили меня и за меня грешного помолились… орденов и шпаги со шляпой отнюдь чтобы не было, наг от всяких земных отличий явиться я должен перед Богом, да простит Он мои согрешения».

Утром 27 декабря 1891 года в Казани в кругу друзей и учеников Николай Иванович скончался. Псалтирь по усопшему читали на татарском, панихиду служили в церкви учительской семинарии… «Поняла ли Казань, что 30 декабря она хоронила целую историческую эпоху инородческого образования восточного края?» — сказал кто-то из преподавателей Университета в тот день.

Николай Иванович Ильминский, действительно, стал апостолом для многих российских народов. Долгое время во многих домах татар, удмуртов, чувашей и других инородцев висели портреты Н. И. Ильминского. «Другой такой ясной и искренней души не приходилось мне встречать в жизни», — говорил о Николае Ивановиче К. П. Победоносцев. Всю жизнь свою он посвятил проповеди христианства инородцам и не имел другой семьи кроме широкого круга своих воспитанников, которые в свою очередь трепетно сохранили о нем память, его портреты и письма в разных уголках инородческой России.